Люди одной крови - [15]
– Может, отставим?
– Нет, – покачал головой Сергей. – Не отставим. Не думай, не такой уж я и пьяный. И, – он покрутил указательным пальцем перед носом Полякова. – Запомни: не для тебя, для Натальи отдаю лучшего бойца. Да там, в Сталинграде, – он кивнул головой в сторону фронта, – и запевать будет некогда. И ещё: это для Мишки. Как мы с тобой говорили: два раза он смерти в глаза смотрел, уцелел чудом. Случится третий – без меня. Понял?
Он поднял глаза на Полякова.
– Понял, – кивнул тот.
– Тогда давай холодной воды. И побольше. Умыться. И на голову мне полей – ломит.
Дальше всё пошло как по писаному: Кутузова подняли, передали Петровичу. На прощание Никулин крепко пожал ему руку. Отвёл в сторону, тихо, по секрету, сказал:
– Видишь, какая история. Отобрали тебя для выполнения особого задания. Очень секретного. Для начала побудешь в распоряжении капитана Полякова. Вроде простой солдат. Вживайся и жди указаний. Понял?
Тот кивнул.
– Ну, бывай. Удачи.
Всё же не удержался, обнял Михаила. Потом развернул лицом к Петровичу, легонько подтолкнул.
– Иди.
Два капитана: высокие, стройные, чем-то похожие, словно братья, стояли на обочине сельской дороги и смотрели вслед растворяющимся в ночи фигурам: долговязой крепкой Михаила и маленькой ссутулившейся Петровича.
– Ну что, – повернулся Поляков к товарищу. – Пора и нам. Может, приведётся ещё встретиться, буду рад. Удачи тебе, Серёга. А за Кутузова – спасибо. Век не забуду.
– Да ладно тебе. Дело житейское. Береги Мишку. И Наталью свою береги. Удачи. Даст Бог – свидимся.
Они пожали друг другу руки, и пошли – каждый в свою сторону. Каждый своей дорогой, навстречу своей судьбе.
Ни Поляков, ни Никулин не знали и не могли знать, что их фронтовые дороги больше не пересекутся. Не знали и того, что в боях за Сталинград отдадут свои жизни почти все бойцы и командиры маршевой роты, той же ночью убывшей на фронт. Тогда они не могли знать и того, что Георгий Поляков в мае сорок пятого оставит свою подпись на стенах рейхстага, а гвардии полковник Никулин не доживёт до светлого праздника Победы: он будет убит немецким снайпером при взятии Будапешта в декабре 1944 года.
Петрович привёл Кутузова к изолятору медсанбата – большой хате на отшибе села. Буркнул:
– Жди. – И вошёл внутрь.
Скоро он появился снова, уже с Натальей. По дороге рассказал ей о легенде с особым заданием. Наталья придирчиво осмотрела Михаила, обернулась к Петровичу.
– Товарищ старшина, вы свободны. – И Михаилу: – Здесь больных два человека. Вы третий. Сейчас сразу спать. Завтра с кровати не подниматься, с больными не разговаривать – у вас высокая температура. Я всё время буду здесь. Все вопросы только ко мне. Всё понятно?
Кутузов пожал плечами.
– Вопросов нет. И температуры тоже нет – видно же.
– Это не ваша забота. Вы в палате будете один. Ясно?
– Ясно. А вас как зовут?
– Военфельдшер Наливайко.
– А имени нет?
– Пока нет. А там видно будет. – Она кивнула на дверь. – Пошли. Поздно уже, спать пора.
Но как тут уснёшь? Михаил пытался осмыслить случившееся. День прошёл нормально. Обычный армейский день. Ничего не предвещало перемен. Он уже смирился с мыслью, что завтра – Сталинград. Завтра бой. Поглядывал на товарищей – с кем придётся воевать в одном окопе? Оборонять один дом? Может, хлебать из одного котелка? Или идти в разведку. Обстрелянных бойцов было мало. Капитан Никулин равномерно распределил их по отделениям, так что ему, как одному из самых опытных, придётся воевать рядом с молодыми. И не просто воевать, а присматривать за ними. Приободрять, подсказывать в бою. А какая в бою подсказка? Там, может, и головы не поднять. Главное, чтоб не побежали. Вот задача. А выбирать, с кем рядом воевать, не приходится. Это уж как повезёт. Эти думы о завтрашнем дне не отпускали его. И, как он понял, всех других тоже. Он привык к этой мысли о завтрашнем бое, и она хоть и не отпускала его, но и не тяготила. Будь, что будет. И под Киевом, и под Харьковом потруднее было: там в окружении дрались, а здесь как-никак свои кругом – так что сдюжим. А оно вот чем обернулось. Рота утром в Сталинград уйдёт, а он здесь, в чистой кроватке останется. Нехорошо. Может, сбежать? А куда? Причём если об особом задании что-то говорили, значит, с особым отделом связано. А с ним не пошутишь и от него не убежишь. Да и определил его сюда сам Никулин. А он мужик серьёзный. Интересно всё же, что это за особое задание? Во что вживаться? Почему ни с кем не разговаривать? Одни загадки. Эта подруга, военфельдшер, мелкая сошка. Ничего не знает. Ей приказали – она выполняет. Может, завтра этот самый капитан Поляков появится? Он-то должен знать. Однако, если из маршевой роты выдернули, дело серьёзное. Может, в разведку направят? Глубинную. Слышал о такой. Или читал. Но там же профессионалы. Туда людей долго готовят. А из него какой разведчик? Хотя сейчас война, всякое может быть.
Так, ни до чего не додумавшись, Михаил и уснул.
Весь следующий день провалялся в койке. Даже еду ему в палату приносила сама военфельдшер Наливайко.
Строгая. Ни слова лишнего. На третий день утречком пришла в хорошем настроении. Взглянула на него, улыбнулась. Протянула зеркальце.
Алексей Сидоров и Анатолий Юрьев друзья. Они выросли в одном дворе, учились в одном классе. Были как братья. Или больше, чем братья. Правда, после окончания школы их пути-дорожки разошлись: Алексей окончил МБУ и работал преподавателем в одном из московских вузов, Анатолий уехал в мореходку и долгое время бороздил моря-океаны на подводных лодках, служил на далёких военно-морских базах. Но со временем служба привела его снова в Москву, и тесная дружба возобновилась. Друзья женились и, к счастью, их жёны Елизавета и Елена тоже оказались родственными душами.
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.