Люди – книги – люди. Мемуары букиниста - [51]

Шрифт
Интервал

Разумеется, больше я их не видела. Книги действительно были украдены из нашей библиотеки, её штампы были грубо и не до конца стёрты с титульных листов. На антикварных книгах никаких штампов не было, но они тоже были украдены из библиотеки нашей кафедры. И «Ларусс», и альдину, и книгу Бодони у нас изъяла милиция. Постепенно дело стало проясняться.

Библиотека была ограблена ночью с пятницы на субботу. По чистой случайности заведующая библиотекой пришла в субботу на работу и увидела разгром в библиотеке и открытое окно, которое выходило на крышу соседней пристройки. По той же чистой случайности высокого милицейского начальства в субботу не было на работе, а на его месте сидел молоденький лейтенант, иначе вряд ли было бы заведено уголовное дело и произведён обыск. Большая часть украденных книг была обнаружена в личной библиотеке Маши Б. На всех книгах были стёрты штампы, и все книги были обёрнуты в ту же бумагу, что и остальные её книги. Когда Машку спросили, откуда у неё эти книги, она залилась слезами и положила на стол свой беременный живот. После этого она заявила, что знать ничего не знает и видит эти книги впервые в жизни. Казалось бы, доказать то, что она и её драгоценный Ч. были наводчиками и соучастниками кражи, ничего не стоило, но тут вступили в действие совсем иные силы. Мать Машки, преподавательница нашего института, была сексотом (секретным сотрудником КГБ), и оказывается, уже не раз вытаскивала свою прекрасную дочь из весьма щекотливых ситуаций. Если бы она успела проскочить в милицию до Говорова к высокому милицейскому чину, до открытия уголовного дела и обыска в их квартире мы бы никогда не дожили. Как рассказывала мне потом Люся Виноградова, в понедельник старшая мадам Б. носилась по институту, осеняя «своими крылами» Машку и Сашку Ч., как орлица своих орлят, и поливала Говорова самыми грязными помоями. По её словам, он сам обокрал библиотеку. А милых её деток обвинял только для того, чтобы отвести от себя подозрения.

Прошло какое-то время, и мы узнали, что в такой-то день и час должно состояться заседание суда по этому делу. Мы вместе с Сашей С. отправились на это заседание. Мне никогда раньше не доводилось бывать в суде, и я с любопытством ждала, как всё будет происходить.

Самым интересным было то, что место подсудимого пустовало. Судья, довольно молодая женщина, начала зачитывать дело, и я чуть в обморок не свалилась от удивления. Ни имени и фамилий этих бандитских рож, ни фамилии Машки или Сашки мы там не услыхали. Во всём обвинялся некий Александр К-ский, назвавший себя К-цким, – молодой человек, который учился и не доучился в нашем институте. Он был, что называется, диссидентом, на него свалили всю вину за кражу и поместили в психиатричку. И судья всё мямлила и мямлила о том, как этого К-ского искали почему-то в Крыму, что он скрывался в развалинах домов в том месте, где в те времена прокладывали Кировский проспект, ныне проспект академика Сахарова. Я ничего не могла понять: какой К-цкий, какой Крым, какие развалины? Приговор был таков: поскольку К-ский психически болен, его следует подвергнуть принудительному лечению. И всё.

Могу добавить, что в то время я так и не поняла, что именно произошло на этом суде, и только недавно Саша С., которая гораздо лучше меня знала обстоятельства дела, вправила мне мозги. Паспорт же, который мне сунули бандиты, был краденый, а самих бандитов так и не нашли.

Глава 19. Советская идеология и как с нею бороться

Больше всего в работе нам отравляла жизнь идеология – советская идеология, разумеется. Без неё нам нельзя было ни вздохнуть, ни охнуть. Когда я сейчас начинаю разговаривать с кем-нибудь, кого это близко не касалось, – с технарями, рабочими, торгашами, – они не очень хорошо понимают, о чём я там толкую. Нам же от этой гадости деваться было просто некуда. Во-первых, мы постоянно боялись, а во-вторых, мы постоянно врали. Перечитывая «Мастера и Маргариту», я стараюсь пропустить страницу, где присутствует Лапшённикова, девица со скошенными от постоянного вранья глазами. Мне кажется, мы все были похожи на эту Лапшенникову, а я больше всех. Вот представьте себе: приходит в магазин человек и предлагает прекрасный журнал «National Geographic». Он предлагает его мне, а я говорю: «Мы «National Geographic» не покупаем». Человек от удивления выпучивает глаза: «Почему?». «Не пользуется спросом», – решительно произношу я. «Как не пользуется? Это замечательный, очень интересный журнал, его читают во всем мире». Я и без него знаю, что это – превосходный журнал. Но в нём могут быть статьи о Венгрии, например. А в 1956 году в Венгрии происходили такие события, о которых советскому человеку лучше не вспоминать или вовсе забыть. Или там могут быть статьи о Польше, того гляди, какого-нибудь Гомулку или Берута помянут, которых Сталин чуть не съел живьём. Или, того хуже, о Югославии вместе с пресловутым Иосифом Броз Тито, какового вообще не поймешь, с какого боку надо вспоминать. Или статьи о Китае, где вспоминают, как Хрущев с Мао поцапался. Короче, низ-зя, и все тут. Но главное: низ-зя мне говорить, почему низ-зя журнал покупать и продавать. И я сижу и вру, что он не пользуется спросом.


Рекомендуем почитать
Петр I

«Куда мы ни оглянемся, везде встречаемся с этой колоссальной фигурою, которая бросает от себя длинную тень на все наше прошедшее…» – писал 170 лет назад о Петре I историк М. П. Погодин. Эти слова актуальны и сегодня, особенно если прибавить к ним: «…и на настоящее». Ибо мы живем в государстве, основы которого заложил первый российский император. Мы – наследники культуры, импульс к развитию которой дал именно он. Он сделал Россию первоклассной военной державой, поставил перед страной задачи, соответствующие масштабу его личности, и мы несем эту славу и это гигантское бремя. Однако в петровскую эпоху уходят и корни тех пороков, с которыми мы сталкиваемся сегодня, прежде всего корыстная бюрократия и коррупция. Цель и смысл предлагаемого читателю издания – дать объективную картину деятельности великого императора на фоне его эпохи, представить личность преобразователя во всем ее многообразии, продемонстрировать цельность исторического процесса, связь времен. В книгу, продолжающую серию «Государственные деятели России глазами современников», включены воспоминания, дневники, письма как русских современников Петра, так и иностранцев, побывавших в России в разные года его царствования.


Мои годы в Царьграде. 1919−1920−1921: Дневник художника

Впервые на русском публикуется дневник художника-авангардиста Алексея Грищенко (1883–1977), посвящённый жизни Константинополя, его архитектуре и византийскому прошлому, встречам с русскими эмигрантами и турецкими художниками. Книга содержит подробные комментарии и более 100 иллюстраций.


Он ведёт меня

Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.


Джованна I. Пути провидения

Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Философия, порно и котики

Джессика Стоядинович, она же Стоя — актриса (более известная ролями в фильмах для взрослых, но ее актерская карьера не ограничивается съемками в порно), колумнистка (Стоя пишет для Esquire, The New York Times, Vice, Playboy, The Guardian, The Verge и других изданий). «Философия, порно и котики» — сборник эссе Стои, в которых она задается вопросами о состоянии порноиндустрии, положении женщины в современном обществе, своей жизни и отношениях с родителями и друзьями, о том, как секс, увиденный на экране, влияет на наши представления о нем в реальной жизни — и о многом другом.


Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Впервые выходящие на русском языке воспоминания Августа Виннига повествуют о событиях в Прибалтике на исходе Первой мировой войны. Автор внес немалый личный вклад в появление на карте мира Эстонии и Латвии, хотя и руководствовался при этом интересами Германии. Его книга позволяет составить представление о событиях, положенных в основу эстонских и латышских национальных мифов, пестуемых уже столетие. Рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг интересующихся историей постимперских пространств.