Люди – книги – люди. Мемуары букиниста - [27]

Ещё одним членом нашего совета был Николай Константинович Шенько. У нас с ним однажды произошла интересная история, и я вам сейчас её расскажу.

Глава 7. О том, как заперли Николая Константиновича (глава написана в 1987 году)

Мне уже приходилось упоминать имя Николая Константиновича Шенько, давнего приятеля всего 79-го магазина. Прямая его обязанность заключалась в комплектовании библиотеки Сибирского отделения Академии Наук СССР, но мне почти не пришлось видеть его за работой. В тот год-другой, что я могла его наблюдать, он буквально каждый день приходил в магазин, чтобы посидеть, пересмотреть нашу «покупку», поболтать с Еленой Павловной да с Александрой Фроловной или позлословить с Петром Степановичем. Нам с Верой он помогал оценивать антиквариат, которого в те времена было пруд пруди, вылавливая при этом много нужного лично для себя.

Было ему тогда уже за шестьдесят, мне он казался довольно высоким и грузным. Николай Константинович долгое время страдал сахарным диабетом и постоянно носил с собой яблочко или кусочек чёрного хлеба с холодной паровой котлеткой, чтобы не делать больших перерывов в еде. Мы бы с удовольствием напоили его чаем и угостили чем-нибудь вкусненьким, но ему бедняге, ничего нельзя было себе позволить. А ведь наши дамы помнили времена, когда он, приходя в магазин, сажал Александру Фроловну к себе на колени, доставал из кармана 25 рублей (старыми деньгами) и говорил:

– Шурочка, что-то настроение у меня плохое, сходи-ка ты за шоколадом для девочек, а мне принеси четвертиночку.

И Шурочка на крыльях неслась в магазин, благодарно клюнув в темечко дорогого Коленьку, так тонко чувствовавшего женскую любовь к сладенькому. И девушки с аппетитом жевали дарёный шоколад, а Николай Константинович тем временем поправлял своё настроение при помощи четвертиночки.

При мне уже ничего подобного не происходило. Обычно Николай Константинович приходил, не снимая пальто, садился в деревянное кресло в товароведке и наблюдал за тем, как мы с Верой принимаем книги (у населения). Ко мне он относился с большой симпатией, сразу же дал мне прозвище «крепыш» и всегда повторял, что я работаю больше и лучше Веры. А мы относились к нему, как к отцу родному, и когда его однажды занесло к нам на кухню, где я сидела в одной, извините за выражение, голубой комбинации с абсолютно мокрой головой по той простой причине, что Фирочка взялась меня стричь, как она стригла и причёсывала всех наших девиц, благодаря своей профессии парикмахера, – так вот, повторяю, когда его занесло к нам на кухню, и он увидел меня в эдаком неглиже, мне даже не пришло в голову смутиться. Николая Константиновича это тоже не потрясло, в нашем 79-ом он и не на то мог наглядеться. Что поделаешь – женщины!

Пожалуй, одному Николаю Константиновичу разрешалось, по старой дружбе, курить прямо в товароведке, и он часто сидел, покуривая папиросу за папиросой, обсыпаясь пеплом и порой засыпая в кресле с папиросой в руке.

Вот так и случилось в один прекрасный вечер, что он пришёл в магазин, когда ни Елены Павловны, ни Александры Фроловны, ни даже Веры на работе не было. Кажется, это была пятница, – впрочем, неважно. Николай Константинович, как обычно, вошёл в товароведку, уселся в кресло и стал смотреть, как я работаю. Время близилось к семи, народу было мало, разговаривать ему со мной было особо не о чем. Он посидел-посидел, покурил, да и заснул, свесив голову. До закрытия магазина оставалось минут двадцать.

Почему-то в этот вечер за мной в магазин зашёл мой дорогой папа. Он тогда ещё работал на «Союзмультфильме» в церкви в Спасопесковском переулке, и ему до улицы Качалова было рукой подать. Ну, я заторопилась со сборами, чтобы уйти хоть чуть-чуть пораньше: оделась, схватила сумки и погасила свет в товароведке. Помню, я на минуту заколебалась, не разбудить ли Николая Константиновича, но потом решила, пусть себе спит, всё равно его через несколько минут разбудят. Я-то лично терпеть не могу, когда меня будят. И мы с отцом ушли.

Дежурила в тот вечер Наталья К. – «Кочерыжка», как прозвала её Фира. Наташке Кочерыжке было в ту пору всего «осьмнадцать» лет, стояла она в техническом отделе, очень любила рассматривать книжки с фотографиями зверюшек и сама каким-то непостижимым образом была похожа на всех зверюшек сразу: иногда на белочку, иногда на зайчонка, иногда на котёнка. К слову сказать, придя в магазин на преддипломную практику, я оказалась под надзором именно этой серьёзной особы – то есть, она первая вводила меня в курс дела, так как поступила на работу на целых полгода раньше меня, при этом мне трудно было себя убедить, что в магазин её взяли не сразу после детского сада. Оказалось всё же, что между этими двумя учреждениями втиснулась школа и книготорговый техникум.

Короче, Кочерыжка в тот вечер тоже отчаянно торопилась домой, как, впрочем, и все остальные. Перейдя в дружное наступление, они выгнали из магазина последнего покупателя, похватали свои авоськи, замки с ключами, выключили рубильники, во тьме кромешной заперли двери и отправились восвояси.

Николай Константинович ничего этого не слышал. Он мирно спал в полукруглом деревянном кресле, уйдя головой в воротник своего чёрного пальто, которое полностью сливалось с темнотой в товароведке, где я заботливо выключила свет. Проснулся он в совершенной темени. Естественно, в первые мгновения он ничего не мог понять, даже не мог сразу сообразить, где он. Запертый и тёмный магазин он не мог принять даже за алкогольную галлюцинацию, потому что давно уж не пил. Вскоре он всё же сообразил, что стал жертвой легкомыслия наших свистушек, и надо отдать ему должное, поступил совершенно здраво. Не вдаваясь в панику, он перешёл из товароведки в кабинет директора, нашёл там её рабочую записную книжку, отыскал в ней телефон Елены Павловны и позвонил ей. Она, разумеется, всполошилась, сразу же позвонила Александре Фроловне, а та – Вере, у которой в ту пору всегда были вторые ключи от магазина.