Люди – книги – люди. Мемуары букиниста - [25]

Но я хорошо запомнила его слова, и когда лет эдак через десять, все действительно развалилось, я продолжала удивляться его прозорливости и смелости его мысли. Честно говоря, я долго думала, что Стасик, который имел доступ к любым книгам, мог читать футурологов, относивших развал СССР к середине 80-х годов. Однако недавно я напомнила Стасику этот наш разговор и спросила его, откуда он знал об этом. «Ниоткуда, – ответил Стасик, – честное слово, ниоткуда. Я нутром чувствовал это». Вот так.

В те времена Стасик очень часто питался в разных столовых и забегаловках, где еда всегда отличалась плохим качеством. По сути дела, он сильно рисковал, потому что у него была язва желудка, которая иногда давала о себе знать самым жестоким образом. Помню, как-то после работы я моталась с ним по Москве, и мы разговаривали, разговаривали… О чём? О людях, о книгах, о политике, о фильмах. Очень смутно помню, что нас занесло в район Павелецкого вокзала, и вдруг Стасик предложил зайти в какую-то стекляшку, как тогда называли заведения общепита, выстроенные из стекла и бетона. Мы пошли туда и оказались среди кучи мужиков, которые ели, пили и курили за своими столиками. Тем не менее, мы уселись там, потому что замерзли и проголодались, и продолжали говорить. Я и сейчас могу долго слушать Стасика, а тогда он и вовсе казался кладезем премудрости. Его информированность, его парадоксальные высказывания меня просто потрясали. Да и чувства юмора у него всегда вполне наличествовало.

Как всякий восточный человек, из всей еды Стасик предпочитал мясные блюда. Он сам часто ел шашлык, и даже когда пригласил нас к себе домой, тоже угощал шашлыками. Покупал он их преимущественно в кафе «Олень», которое тогда располагалось на противоположной от нас стороне Садового кольца.

Стасик живёт один в двухкомнатной квартире, битком набитой книгами, как я помню, начиная с прихожей. «В прихожую я поставил дорогие альбомы по искусству, – говорил он. – Если придут воры, пусть лучше забирают их, потому что это можно восстановить». А вот всякие редкие книги по философии, литературоведению или запрещённую у нас литературу он держал на полках даже во втором ряду, чтобы до них так быстро не докопались! Конечно, Стасик в те времена читал и Хаксли, и Орвелла, и Розанова и не знаю ещё кого, – книги тех авторов, которые были запрещены и находились в спецхране. Кстати, в спецхран в Ленинке Стасик был тоже вхож. Когда я работала в Ленинке, я очень часто натыкалась на него, потому что Стасик приходил в отдел абонемента, где брал книги на дом.

Из наших с Верой ровесников, пожалуй, стоит рассказать о четверых: о Вадиме Егорове, Грише Либергале, Лёне Володарском и Славе Чернописком.

Имя Вадима Егорова знакомо многим. Вадим – известный бард, у него много дисков, он постоянно где-то выступает. Вадим учился вместе с Верой в педагогическом институте и уже тогда писал стихи. Под предлогом проверки орфографии Вера брала у него тетрадки со стихами и переписывала себе. Сначала Вадик стал исполнять свои стихи-песни под фортепиано, а потом научился играть на гитаре. Постепенно приобрёл известность. Он был очень весёлым и обаятельным парнем, со временем чуть-чуть заважничал. Но в те времена, когда он приходил в магазин, у всех сразу поднималось настроение. Самое интересное заключалось в том, что Вадик при разговоре заикается, а работает дефектологом. Интересно, каким образом он исправлял «фефекты речи» своим пациентам?

Как-то раз Вера уговорила его выступить у нас в магазине. Вадик пришел и пел нам свои песни, у меня даже сохранилась фотография.

Гришу Либергала тоже хорошо знала московская публика, особенно те, кто посещал кинотеатр «Иллюзион». Он был там штатным переводчиком. Гриша ужасно милый, необыкновенно обаятельный человек. Переводил он фильмы со всяких мыслимых и немыслимых языков, причём «читал не как пономарь, а с чувством, толком, расстановкой».

У Гриши очень красивый, звучный, приятный голос и, видимо, какие-то артистические данные, поэтому он говорил за каждого персонажа с особой интонацией и очень точно переводил. Поэтому его часто приглашали переводить в Белые Столбы, на Мосфильм и в Совэкспортфильм. Иногда он приглашал нас. Я раза два была с ним в Совэкспортфильме и смотрела там интересные фильмы.

Гришка был неунывающим парнем. Какие бы беды с ним не приключались, его лицо всё равно сияло улыбкой, и всем вокруг становилось от этого теплее и веселее. Такая у него аура. Как и у Вадима Егорова. А вот жизнь его была не совсем сладкая. Он был очень заботливым сыном и много времени отдавал хлопотам о своей больной маме. Во времена перестройки мне удалось увидеть Гришу по телевизору. Кажется, собирались впервые показать по советскому телевидению фильм «Крёстный отец». Как же мне было приятно услышать Гришин голос!

У Лёни Володарского голос был наоборот, немножко гнусавый. Он тоже переводил фильмы, и его хорошо знали те, кто мог смотреть их по видаку с русским текстом. Говорили, что переводчик специально надевал себе на нос прищепку, чтобы его голос нельзя было узнать. Ничего Лёня себе на нос не надевал, просто слегка гундосил от природы. Он был сыном очень приятного мужчины, тоже нашего покупателя, Вениамина Осиповича Володарского, преподавателя английского языка или в Университете, или в Институте иностранных языков. Лёня был слегка полноват, а потом быстро похудел. Оказывается, он подрядился разносить железнодорожные билеты по квартирам (была тогда такая услуга), нигде не пользовался лифтом, купил себе шагомер и просчитывал, сколько он прошел за день. Лёня тоже иногда водил меня смотреть фильмы. Вместе с ним я прошла на Мосфильм, когда там показывали вторую серию «Крёстного отца». Народ ломился в просмотровый зал. Лёня простёр надо мной свою длань и громко заявил: «Пропустите! Я – переводчик. Это – со мной». Мы прошли через зал, уселись в будке, где он переводил, а я наслаждилась и Аль Пачино, и Де Ниро вовсю. Первую серию я увидела уже потом.