Люди или животные? - [6]

И вот однажды, только для того, чтобы прервать ненавистное молчание, Дуглас вдруг сказал:

— Вы знаете, Гримы предлагают мне ехать вместе с ними!

Он сказал это, не подумав, и сразу же всё было кончено. А ведь на самом деле никто ему ничего не предлагал.

Дуглас действительно встретил накануне Кутберта Грима, ожидавшего автобус на Риджент-стрит. Грим был школьным товарищем его отца, Хэрмона Темплмора, китаиста, члена Королевского общества. Дуглас сохранил к старику Гриму искреннюю нежность в память отца, которого очень любил, хотя, когда в юности сын захотел проявить самостоятельность, они чуть не разошлись. Грим был шестидесятипятилетний старик с круглым одутловатым лицом старого кучера-пьяницы и с голубыми ясными глазами невинного ангела. Он трогательно смущался, выступая перед аудиторией (даже если аудитория состояла всего лишь из одного человека), хотя и был крупнейшим палеонтологом, признанным учёными всего мира.

При виде Дугласа он покраснел (впрочем, он всегда краснел при встречах со своими знакомыми), словно попался с поличным. В ответ на сердечное приветствие молодого человека он пробормотал:

— D’you do?..[4] Я очень хорошо, очень хорошо… Да… А вы?

Он посмотрел направо, налево, как будто собирался удрать. Дуглас спросил его, как поживает Сибила.

— Прекрасно… прекрасно… То есть нет, у неё, представьте себе, корь.

Дуглас невольно подумал: «Так ей и надо!» — и вспомнил себя тринадцатилетним мальчишкой: он лежит в кровати, а Сибила стоит в дверях его комнаты и, встряхивая белокурыми кудрями, с брезгливой гримаской смотрит на его красное, покрытое сыпью лицо. Им обоим было тогда по тринадцати лет. Но Дуглас до сих пор не мог простить ей этого выражения бессердечной гадливости.

В двадцать лет Сибила вышла замуж за Грима, которому было уже пятьдесят. Конечно, все сразу же обвинили её в продажности, а его — в развращённости и сластолюбии. Но когда стало известно, что они вместе отправились в Трансвааль с экспедицией, искавшей следы африкантропа, и весьма успешно участвовали в раскопках, злые языки умолкли. Неоспоримым, по общему мнению, оставалось лишь то, что своим замужеством она разбила сердца многих прекрасных молодых людей, и в первую очередь этого милого юноши, Дугласа Темплмора.

Пожалуй, единственным человеком, который не знал, что сердце его разбито, был сам Дуглас. А потому ему, конечно, и в голову не приходило рассказывать об этом Френсис. Но стоило Френсис заговорить о Дугласе со своими друзьями, как ей сразу же выложили всё. Однако она решила никогда не поднимать разговор о Сибиле: недоставало только поддаться смехотворной ревности.

— Как «корь»? — воскликнул Дуглас. — Это же детская болезнь!

Во взгляде старого Грима промелькнуло что-то удивительно нежное. Он улыбнулся, тут же покраснел до корней волос, на его голубых глазах выступили слезы смущения, и он поспешно ответил:

— Не всегда, не всегда: случается, что… Впрочем, теперь почти всё прошло.

И, увидев свой автобус, он с явным облегчением вздохнул.

— Теперь, к счастью, она почти здорова, — добавил он. — Ведь мы ускорили свой отъезд. Вы слышали? Мы едем в Новую Гвинею. Там нашли… а вот и мой автобус… челюсть… полуобезьяны-получеловека, понимаете, с тремя уцелевшими коренными зубами… Это слишком долго рассказывать…

— Это действительно очень интересно, — вежливо заметил Дуг.

— Интересно? Вас это в самом деле интересует? Мы хотим взять с собой двух кинооператоров, подумываем также и о журналисте. Разумеется, не для раскопок, а…

Волна пассажиров увлекла за собой старого учёного. И уже с площадки, прежде чем окончательно исчезнуть, он помахал Дугласу рукой.

— До свидания! — крикнул он и, улыбаясь, добавил что-то, что потонуло в шуме уходящего автобуса и могло означать «До скорой встречи!» или «Заходите!» — и исчез.

Дуглас сам растерялся от своих слов, в которых было так мало правды. «Что это я болтаю?» — подумал он и готов был уже рассказать, как всё произошло на самом деле; но в это мгновение Френсис, как игрушечный чёртик из бутылки, вскочила с дивана и с неестественным оживлением воскликнула:

— Но ведь это чудесно! Просто чудесно! Вы, конечно, согласились?

Она не отдавала себе отчёта, почему так говорит. Слишком долго длилось это невыносимое молчание, слишком долго пришлось ей напряжённо улыбаться, испытывая, как и всегда в такие минуты, ужас и головокружение, граничащее с дурнотой. Она почувствовала настоящее облегчение, когда Дуглас наконец сказал что-то, и вместе с тем это «что-то» больно укололо её.

— Значит, надо было согласиться? — спросил он.

У него был такой удивлённый и растерянный вид. Но его слова больно укололи её. Она повторила, на этот раз слишком уж радостно:

— Конечно, это чудесно! Вы не должны упускать такой возможности! Когда же они уезжают?

— Я ещё точно не знаю, — пробормотал Дуглас. Вид у него и впрямь был самый несчастный. — Недели через две, я полагаю. — Такой несчастный, что у Френсис на секунду сжалось сердце. Но он ведь ей тоже сделал больно, и ещё как больно…

— Звоните им! — вскричала она и весело побежала за телефонной книжкой. — Примроз 6099, — сказала она, передавая ему трубку.