Люди или животные? - [33]

Френсис терпеливо и насмешливо слушала догадки и предположения Дугласа и Мимса. Наконец, вмешавшись в разговор, она мягко заметила:

— Она просто ревнует.

— К кому? — воскликнул Дуг.

— Ко мне… Мы, женщины, понимаем друг друга, — добавила Френсис с неестественно кроткой улыбкой.

Дуглас покраснел до корней волос.

— Значит, вы меня не простили? — спросил он, когда они остались вдвоём. — Ведь я бы мог от вас всё скрыть, — попытался он оправдаться совсем так, как и в своём письме.

— Мне достаточно было бы взглянуть на вас, мой бедный Дуг, когда вы произносите имя Сибилы, чтобы сразу же обо всём догадаться. Но сейчас речь идёт только о Дерри. Вы думаете, она привыкнет?

— К чему?

— К моему присутствию…

— Неужели вы серьёзно думаете, что она ревнует?

Однако догадки Френсис вскоре подтвердились. Не то чтоб Дерри держалась враждебно в отношении Френсис. Напротив, она привязалась к ней так же, как и к обоим мужчинам. Но она совершенно не выносила, чтобы Френсис и Дуглас оставались вдвоём, вне её поля зрения. В такие минуты она становилась нервной, молчаливой, бродила, ковыляя, по дому, открывала все двери. На следующую ночь, когда Френсис и Дуг ушли к себе, Мимс привязал Дерри за руку к своей руке. Но она всю ночь так металась на циновке, что он ни на минуту не сомкнул глаз.

Решили сделать опыт, который дал положительные результаты: следующую ночь Дуг провёл возле Дерри, и она спала спокойным сном. Френсис сменила Дугласа — Дерри спала так же хорошо. Но стоило Мимсу с верёвкой на руке снова занять своё место, как поутру он обнаружил только верёвку, а Дерри исчезла. Ей удалось высвободить руку, справиться с замком и пробраться в комнату Дуга. Её нашли спящей на коврике у его кровати.

Пришлось перепланировать весь дом. Ванную комнату, смежную с двумя спальнями, в одной из которых жил Мимс, в другой — Дуг (а позднее чета Темплморов), переоборудовали для Дерри. Если двери в комнату Дугласа не запирались, Дерри спокойно засыпала с вечера. Тогда он мог запираться на задвижку, но под утро, если Дерри просыпалась первой, она прямо отправлялась к Дугу, как бы желая проверить, один он там или нет. Дуглас прогонял её, и она беспрекословно возвращалась к себе на циновку.

Но когда Френсис и Дуг поженились и Дерри обнаружила их вместе в спальне, выставить её оттуда оказалось невозможным. Она улеглась на коврике возле кровати, и никакими силами нельзя было заставить её сдвинуться с места: было ясно, что она скорее умрёт, чем согласится уйти отсюда. Эти сцены повторялись каждый вечер. И, бесспорно, Френсис была права, убеждая Дугласа не обращать внимания на это маленькое неудобство и не закрывать дверь на ключ. Если бы Дерри заметила это, она перестала бы им доверять.

Френсис забавлялась с Дерри, как маленькая девочка с новой куклой. Она сама помогала ей мыться, считая, что так оно благоразумнее: в ванной Дерри, со своей нежной розовой грудью, несмотря на тонкую сизую шёрстку, покрывающую тело (а может быть, именно благодаря ей), выглядела слишком женственно. Её приходилось мыть каждый день, иначе от неё начинало неприятно пахнуть, как от хищника в клетке. Первое время Френсис намыливала её сама. Но Дерри слишком непосредственно реагировала на эти прикосновения: закрывала глаза, тихо постанывала, казалось, она вот-вот упадёт в обморок. Скоро Френсис научила её обходиться без посторонней помощи и хохотала до слёз, глядя, как Дерри с чисто жонглёрской ловкостью орудует своими четырьмя руками, перебрасывая из одной в другую мыло, губку и щётку. Видя, что Френсис весело, Дерри тоже начинала смеяться.

В Лондоне Френсис накупила своей подопечной материи на платья. Вернее, на сари: в европейском костюме Дерри, с согнутой спиной и длинными руками, слишком походила на переодетую в человеческое платье обезьяну. Дерри явно нравилось одеваться. В ней даже пробудилось кокетство: если бы выбор оставили за ней, она носила бы только ярко-красные цвета. Но к украшениям она была совершенно равнодушна, и Френсис тщетно старалась заинтересовать её безделушками. Повертев с минуту в руках бусы или браслеты, Дерри отбрасывала их в сторону. Очень трудно оказалось подобрать для неё обувь. Дерри не выносила туфель: обутая, она ковыляла, как калека; не могла она привыкнуть даже к сандалиям, которые ещё больше подчёркивали, что ноги её служат также и руками.

Однажды Френсис решила её подкрасить. Но результат оказался самым плачевным. Помада только подчеркнула полное отсутствие губ. А щеки под румянами казались ещё более дряблыми и морщинистыми. Дерри сразу стала выглядеть старше пятидесятишестилетней мисс Мерриботэм.

Присутствие Дерри и все те осложнения, которые она внесла в жизнь Френсис и Дуга, не могли, как видите, в какой-то степени не испортить их «медового месяца». Получилось так, словно в свадебное путешествие им пришлось захватить с собой сироту-племянницу, к тому же ещё девицу болезненную и обидчивую. Пропала радость одиночества вдвоём, но зато удалось избежать оборотной стороны этого периода: мучительной взаимной «притирки» характеров и чувств. Но тем драгоценней казались минуты, когда, отделавшись от тирании Дерри (чаще всего это было ночью), они оставались вдвоём. Как пылко тогда они любили друг друга! В их страсти причудливо сочетались беззаботность и отчаяние. Теперь Френсис знала, что счастье их недолговечно: обречённое счастье, отпущенное слишком скупой мерой. Наслаждаться им надо бездумно: только так можно было победить безнадёжность. Теперь Френсис знала во всех подробностях планы Дугласа. Сначала она воскликнула: «Ты никогда не осмелишься на такой шаг!» Но он спокойно ответил: «Ежедневно тысячи людей топят котят и щенков. Вряд ли кому-нибудь это доставляет удовольствие. Однако все это делают…» — «Но ведь то котята и щенки!» — «Ну и что ж?» — спросил Дуглас.