Люди и руины - [42]

Учитывая все вышеизложенное, невозможно недооценить фашизм, с приходом которого наконец порвали с прежней «традицией», сделав иной, мужественный выбор традиции, проявив волю пойти новым путем — тем единственным путем, на котором только и может быть оправдано обращение к Риму как к политическому символу (»Мы мечтаем о римской Италии» — говорил Муссолини). На этот путь вступили преодолев последнюю ловушку, которую — об этом знают немногие — пыталось поставить ему масонство шотландского обряда. Последнее поначалу намеревалось использовать фашизм в своих целях и потому оказало ему поддержку в период Похода на Рим, рассчитывая на имевшиеся в нем республиканские и, в более широком смысле, левые настроения, позднее, однако, нейтрализованные политикой, проводимой Муссолини. Создание «Оси» и война против демократий (опустим здесь проблемы, связанные с ее уместностью, подготовленностью и ошибками, допущенными в ходе войны) стали теми шагами, которые Италия должна была совершить еще в 1914 г., если бы сумела освободиться от гипноза злосчастного идеологического наследия Рисорджименто и связанных с ним интернационалистических влияний. Некоторые склонны видеть своего рода историческое возмездие в том, что Италия, оказавшаяся в стане победителей после той войны, от вступления в которую ей следовало бы воздержаться (1915–1918 гг.), потерпела поражение в войне 1940–1945 гг., в которой она участвовала по праву. Возможно, подобная оценка не лишена оснований.

Как бы то ни было, совершенно очевидно, что побежденная, или, как любят говорить другие, «освобожденная» Италия окончательно скатилась на самый сомнительный путь, причем под влиянием склонностей, гордиться которыми нет никаких оснований.

Так, сегодня начали говорить о фашистском периоде как о некоем «отклонении», как если бы «постоянной» итальянской истории была ее антитрадиционная направленность, а в фашизме не существовало идей, которые родились задолго до появления самого фашизма и проявлялись в различных европейских странах. Эти идеи, которые сегодня обоснованно и необоснованно клеймят как «фашистские», при условии возникновения надлежащей атмосферы и соответствующей внутренней склонности, несомненно, еще не раз проявятся в истории. Пусть пресловутое «Сопротивление» отстаивает за собой славу «нового Рисорджименто», пусть против преданного в 1943 г. — почти также как и в 1915 г. — союзника вновь откапывают антигерманский миф, как встарь клеймя «немецкими захватчиками» (что сегодня стало чуть ли не юридической формулировкой), мы уверены, что эти идеи непременно восторжествуют вновь, в новой и более адекватной форме. Однако именно поскольку пока торжествует антитрадиционная точка зрения, необходимо решительно покончить со всеми этими предрассудками «отечественной истории» и попытаться более вдумчиво и объективно — пока еще возможно — подойти к проблеме выбора традиций. Как уже было сказано, вначале для этого следует отказаться от националистического тщеславия. Действительно, если руководствоваться чисто количественным и историцистским подходом, который — после римского периода и его преемников гибеллинов — по роковому стечению обстоятельств возобладал в итальянской истории, мы окажемся в невыгодном положении. Перевес получат скорее те течения, пределом мечтаний которых является вступление демократической Италии, окончательно утратившей восприимчивость ко всякому высшему идеалу власти, иерархии и аристократии, в лагерь демократических держав, ныне соперничающих с крайними силами разрушения — с коммунистическим блоком.

Глава IX. ВОИНСКИЙ СТИЛЬ. «МИЛИТАРИЗМ». ВОЙНА

Как известно, милитаризм вызывает сильнейшую неприязнь у современных демократов, чьим излюбленным лозунгом стала борьба против него наряду с лицемерным пацифизмом и желанием узаконить «справедливую войну», понимаемую исключительно как международную полицейскую операцию против «агрессора». Во время первой и второй мировых войн основным объектом их нападок был так называемый «прусский милитаризм», ставший своего рода прототипом этого осуждаемого явления. Мы сталкиваемся здесь с характерным противопоставлением, которое разводит по разные стороны не столько две воюющие страны, сколько две различные концепции жизни и государства, и, в более широком смысле, два принципиально рознящихся и непримиримых типа цивилизации и общества. С конкретной исторической точки зрения это противоречие отражается в различиях между концепцией, свойственной германо-прусской традиции, и той, которая, возобладав поначалу в Англии, затем переместилась в Америку и, в целом, стала господствующей во всех демократических странах, что тесно связано с преобладанием в них экономических и рыночных ценностей и общей капиталистической направленностью. Между тем прусско-германская традиция, как мы уже говорили, ведет свое происхождение от древнего Ордена Тевтонских Рыцарей, основанного на аскетических и воинских ценностях.

По сути дела указанное противостояние связано с местом и значением, которое в данном обществе и государстве отводится воинскому элементу по сравнению с буржуазным. Согласно современной демократической концепции (каковая, как было сказано, впервые восторжествовала в Англии, прародительнице торгашества), первичным элементом общества является буржуазный тип, а идеалом — мирная жизнь буржуа, озабоченного преимущественно физической безопасностью, материальным достатком и процветанием, а также «развитием культуры и искусства», служащих декоративным довеском, позволяющим сделать жизнь еще приятнее. Согласно этим воззрениям, государством в принципе должны управлять «гражданские» лица или, если угодно, «средний класс». Именно его представители «делают» политику и, несколько перефразируя хорошо известное выражение Клаузевица, прибегают к силе оружия, когда другие политические средства (на международном уровне) оказываются исчерпанными. При подобном подходе военный и, в более широком смысле, воинский элемент играет подчиненную роль, становится простым орудием, не обладает весом и влиянием в общественной жизни. Даже если за военными и признается наличие особой этики, ее применение в обыденной жизни нации считается нежелательным. По сути эти воззрения тесно связаны с либерально-гуманистской убежденностью в том, что истинная цивилизация не имеет ничего общего с печальной необходимостью и «бесполезным кровопролитием», кои представляет собой война. По их мнению, основу цивилизации составляют не воинские доблести, но «гражданские» и «общественные» заслуги в области «мышления», наук и искусства, тогда как все, связанное с войной и воинственностью, сводится к грубой силе, чему-то чисто материалистическому и бездуховному.