Люди и боги. Избранные произведения - [37]
— Рахилька! Рахилька! Перестань, прошу тебя, перестань!
Он хватал ее за руку с такой силой, что она чуть не падала на него.
Однако что должно было означать это «перестань», она не знала. И хотя Рахилька успокаивалась и хотела «перестать», на ее лбу выступали капли пота.
Молодая женщина была на сносях. Ее фигура обрела неестественные очертания. Она раздалась вширь, и муж диву давался, как она еще жива. Он не разрешал ей стоять, ходить и двигаться, а когда видел, что она встает с кушетки, на которой лежала целыми днями, поднимал такой крик, будто, упаси бог, беда приключилась:
— Рахилька, лежи! Ради бога, лежи!
И Рахилька снова ложилась. Мать хлопотала возле нее целыми днями. Бегала к раввину, чтобы тот разрешил жарить для нее мясо на масле[49], покупать вино в нееврейской лавке… Если на улице в чьем-нибудь доме варили бульон, ей приносили отведать. Все опекали ее — отец, мать, муж. Каждую минуту ей что-нибудь приносили и умоляли:
— Ты только попробуй… Пригуби… На здоровье…
Все приходили, предлагая то ложку варенья, то немного вина… «А ты лежи!», «Ради бога, не двигайся!», «Только бы перенести благополучно!»
И Рахилька недвижимо лежала на кушетке, становясь все шире и шире, а Берл поражался: «Боже мой, как все это может держаться на таких тоненьких ножках?»
По лицо жены оставалось все таким же миловидным. Лишь время от времени Рахилька устремляла на мужа знакомый напряженный взгляд, когда тот, выйдя из мастерской в своем фартуке, спрашивал ее с дрожью в голосе:
— Как ты себя чувствуешь, родная?
Его глаза блестели, он улыбался. Она тоже улыбалась, и на бледных ее губах витала безмолвная нежность.
Берл гладил ее по спине и приказывал лежать спокойно, будто опасаясь, как бы умильный взгляд и нежность не отняли у нее слишком много сил.
А однажды, на исходе дня, оставив свою мастерскую и на цыпочках подойдя к кушетке, он увидел, что Рахилька спит и тяжело дышит. В комнате было полутемно, лицо Рахильки казалось еще бледнее, по щекам стекали крупные капли пота… Губы ее скривила какая-то странная гримаса, из груди вырывалось неровное дыхание…
Берла охватило чувство благоговения; лицо жены и искривленные губы до того были трогательны, что его точно по сердцу полоснуло. Ему показалось, что он злодей, стоящий над зарезанной им жертвой. Берл скривился и назвал себя подлецом…
Рахилька рожала.
Доктор в белом фартуке с засученными рукавами вышел из комнаты, в которой лежала роженица. Следом за ним бежал Берл, бледный, с широко раскрытыми глазами и с искривленными губами. Он с мольбой смотрел доктору в глаза.
— Пане доктор, пане! — бормотал он, хватая доктора за рукав.
Доктор, молодой человек с остроконечной бородкой, снял очки, помигал глазами и сказал очень серьезно и с раздражением:
— Совершенно невозможная вещь! Ребенок в два раза крупнее матери! Я даже не понимаю, как он держался. Чьей-то жизнью придется пожертвовать! Как можно было жениться на таком недоразвитом существе? — сердился доктор, глядя на Берла.
— Но он еще жив? — кричал Берл. — Он еще жив?
— Жив! Жив! — раздраженно отвечал доктор. — Я только не знаю, каким образом… Невозможно! Разве что это будет стоить жизни матери…
— Что такое? Как это? — шептал Лейзер Шпилитер, выходя из комнаты дочери. Он был бледен как смерть, еле дышал и держался рукой за сердце. — В чем дело, доктор?
— Ох, тесть дорогой! Ребенок еще жив, — проговорил Берл. Он дрожал, как малое дитя, жестами о чем-то молил доктора, лицо кривилось в улыбке, а глаза блестели от сдерживаемых слез.
— Ох, доктор, ведь он еще жив! Тесть, тесть, ведь ребенок еще жив…
Шпилитер стоял все в той же позе, с немым вопросом на бледных губах. Его взгляд напоминал взгляд дочери.
— Как можно было выдать такое хрупкое создание за такого верзилу? — говорил доктор, указывая на парня. — Как можно выдавать замуж такое недоразвитое дитя? Ей нельзя было выходить замуж! — кричал доктор. — Нельзя было! За это она поплатится жизнью!
— Что? — крикнул Лейзер так громко, словно крик этот исходил из широкой, могучей груди. — Нет, нет, нет! — кричал он, как будто речь шла о невыгодной сделке, а глаза у него блестели и руки дрожали. — Нет, нет, нет! — повторял он, не унимаясь, каким-то нечеловеческим голосом.
— В таком случае придется ребенка резать пополам. Другого выхода нет. Невероятно… Как можно было допустить такое замужество? — кричал в свою очередь доктор.
— Ах, боже мой, ведь он еще жив! — повторял Берл, и слезы текли у него из глаз. Он всхлипывал, как дитя. — Еще жив! — И бился головой об стенку, кусал пальцы, рвал на себе волосы и ревел, как мальчишка — Еще жив! Тесть, ведь еще жив! Доктор! Дорогой!..
— Мое единственное дитя! Моя единственная дочь! — повторял, не переставая, отец, и холодные капли пота выступали у него на лбу. — Доктор! — тихо проговорил он, тяжело дыша, и несколько минут не мог вымолвить ни слова.
— Ребенок здоровый и живой, — негромко сказал доктор и вздохнул.
— Еще живой! Еще живой! — всхлипывал Берл.
— Ради бога, доктор! С ней обморок! — в ужасе прокричала мать, высунув голову из комнаты роженицы.
— Моя дочь! Моя дочь! — крикнул старик и с таким ожесточением сдавил руку доктора, что тот удивленно оглянулся, не понимая, откуда у Шпилитера такая сила.
Обычная еврейская семья — родители и четверо детей — эмигрирует из России в Америку в поисках лучшей жизни, но им приходится оставить дома и привычный уклад, и религиозные традиции, которые невозможно поддерживать в новой среде. Вот только не все члены семьи находят в себе силы преодолеть тоску по прежней жизни… Шолом Аш (1880–1957) — классик еврейской литературы написал на идише множество романов, повестей, рассказов, пьес и новелл. Одно из лучших его произведений — повесть «Америка» была переведена с идиша на русский еще в 1964 г., но в России издается впервые.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Крупнейший представитель немецкого романтизма XVIII - начала XIX века, Э.Т.А. Гофман внес значительный вклад в искусство. Композитор, дирижер, писатель, он прославился как автор произведений, в которых нашли яркое воплощение созданные им романтические образы, оказавшие влияние на творчество композиторов-романтиков, в частности Р. Шумана. Как известно, писатель страдал от тяжелого недуга, паралича обеих ног. Новелла "Угловое окно" глубоко автобиографична — в ней рассказывается о молодом человеке, также лишившемся возможности передвигаться и вынужденного наблюдать жизнь через это самое угловое окно...
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.