Люди и боги. Избранные произведения - [136]

— Что я без тебя, Двойра? — Он снова уткнул лицо в ее колени.

— Хаскеле, Хаскеле! — Она водила пальцами по его густым волосам, и на них падали ее слезы.

— Почему же я так грустна? Я должна быть веселой! — говорила она как бы про себя.

— Если бы ты меня любила, ты бы радовалась, Двойра. Мы оба уезжаем в Европу. Понимаешь или нет? Мы оба…

Она склонилась головой к его голове и укачивала себя, как укачивают ребенка.

— Хаскеле, Хаскеле, — говорила она, — но только «мы оба», одни?

— Мы оба, мы оба, и больше никто, только мы оба, — повторял он.

Она съежилась в его объятиях.

И снова началась ночь страстного забвенья, когда казалось, что звездное небо просвечивает сквозь потолок комнаты. Он снова носил ее на руках, сидел полуголый возле ее обнаженных ног, в ярких живых картинах изображал их будущую жизнь — они вместе едут по морю, живут в Париже, в маленьком домишке, на одной из улиц, где живут художники, вместе бродят по парижским бульварам, вместе сидят в кафе с художниками, съехавшимися со всего света… Объездить Европу, посмотреть музеи, огромные старинные города… Дна года, два года без забот, два года сиянья и радости. Они видели, себя двумя каплями света в океане счастья… В Париж! Париж сверкал, лучился, светил издалека, из будущего Бухгольца, как светлячок из глубины ночи…

Почему же нет? Она начала убеждать себя… Казалось, что Двойра на одну минуту напряжением воли прогнала нищету, мрачно дышавшую над ней, властным усилием сбросила со своих плеч долг, тяжелым бременем лежавший над ней. «Почему нельзя мне иметь право на счастье? Почему оно не положено мне, как другим?..»

И Бухгольц ее тащил, тащил из тоски и отчаянья волшебными творениями своего воображения.

Он рисовал перед ней будущее — вот он работает над крупными произведениями, вокруг обстановка беспечности, атмосфера подлинного искусства, он проникнут воздействием виденных им великих художественных произведений, подбодрен к творчеству воодушевлением Двойры — и рождаются крупные творения.

— Ты вдохновляешь меня своим воодушевлением, твоей верой в меня. Я был уже совсем ничем, а ты пришла и мне указала на меня. Когда никто в меня не верил, ты верила в меня.

Этого она уже не смогла выдержать. Из ее глаз снова брызнули слезы.

— Почему же так пугается мое сердце? Почему я не верю, что так будет? — сказала она, вопрошающе простирая руки.

— Верь, верь, верь! — Он целовал ее заплаканные глаза.

— Либо будет так, либо ничего не будет. — Бухгольц поднялся и произнес это так торжественно, словно давал священную клятву.

И Двойра верила.

Назавтра он ее от себя не отпускал. Рано утром заставил одеться, выйти вместе с ним и сделать нужные покупки на дорогу (что он до этого дня, собственно, забывал делать). Он покупал платья, белье, заставлял Двойру покупать нужное и ненужное. Радовался каждой покупке, доказывал необходимость и полезность каждой вещи в поездке. Под воздействием его слов, его радости Двойра понемногу начала сживаться с мыслью о своей поездке. Колдовская сила его речей прогнала все сомнения, и ее отчаяние растаяло. Предстоявшая новая жизнь высылала свои светлые лучи, помогавшие вовлечь ее в иной мир, к которому, Двойра это чувствовала, она не имеет отношения…

После всех покупок Бухгольц взял ее с собой в галерею, где спустя несколько дней должна была открыться его выставка. В галерее они уже застали мисс Фойрстер. Она стояла с несколькими репортерами газет, превозносила перед ними произведения Бухгольца, и ее маленькие белые зубы светились в любезной улыбке.

Двойра смотрела на нее, видела, сколько она делает для Бухгольца, и думала, какая она, мисс Изабелл, хорошая и как она, Двойра, ей благодарна. Только не знала Двойра, как ей свою благодарность выразить. Она держалась поодаль, чувствовала себя чужой и затерянной в больших роскошных комнатах, где стоили произведения Бухгольца. Но мисс Фойрстер заметила ее, подошла, обняла, увела в уголок и спросила:

— Ну, как, маленькая Двойра, ты готова к путешествию?

— Да, Бухгольц покупает мне всякие вещи, — отвечала Двойра растерянно, — но я не знаю… Мне кажется….

— Что, маленькая Двойра?

— Не знаю, чем я это заслужила, — сказала Двойра.

— Заслужила, маленькая Двойра, заслужила. Ты тяжело трудилась ради этого.

Двойра была растрогана ее словами. Она посмотрела на мисс Фойрстер и вдруг проговорила, не раздумывая:

— Вы должны ехать с Бухгольцем в Париж. Вы такая добрая, такая добрая.

— Я? — Мисс Фойрстер растерянно смеялась. — Меня Бухгольц не возьмет с собой. Не я его возлюбленная, о, маленькая, славная девочка! — Растроганная мисс Фойрстер обняла Двойру.

Глава шестнадцатая Выставка

Наступил большой день, день выставки. Газета, открывшая Бухгольца, была заинтересована в большом успехе выставки. Критик-искусствовед мистер Дейвис безусловно был в числе приверженцев Бухгольца. Благодаря этому на выставку явилось много публики. Выдающиеся люди, художники, поклонники искусств, эстеты, критики и просто интеллигенты — все жаждали увидеть новую крупную звезду, взошедшую над Ист-Сайдом. Были здесь и некоторые общественные деятели, политики Ист-Сайда, которые были не прочь сделать из выставки «доходное дело». Наконец, на своем вместительном автомобиле подъехал сам филантроп, давший Бухгольцу стипендию, в сопровождении секретаря и леди «сошл-воркер»