Люди и боги. Избранные произведения - [110]

— Одеяла! — шепнула она ему на ухо.

Они отправились к итальянцам, где Бухгольц накупил вместо одеял какие-то пестрые восточные платки, суконные покрывала, которые «заодно и декоративны». Двойра отнеслась к ним весьма скептически — «они таки будут декоративны, но не будут согревать».

Потом она затащила его в лавку, где накупила белья, сорочек, полотенец и много других пустяков, надобности которых Бухгольц никоим образом не мог постигнуть. Но он в конечном счете согласился со всем тем, что Двойра считала нужным купить. Корзину для белья, в которую были уложены все эти покупки вместе с тарелками, с двумя горшками, с коробкой для соли, которую Двойра купила только затем, чтобы сделать приятное Бухгольцу, — он взял на плечо, а в руке держал газовую плиту, от которой ни за что не хотел отказаться, и ее пришлось купить, — понадобится же когда-нибудь обед сварить. Со всей накупленной утварью они наконец отправились домой.

Поднимаясь по лестнице — он с корзиной и плитой, а следом она с посудой в руках (не доверить же ее Бухгольцу!), — Двойра уже на первых ступеньках услышала несшиеся оттуда, где находилась их комната, знакомые родные вздохи и перепугалась. Кого же она, поднявшись наверх, застала? Мать! Повязав голову белым платком, мать сидела на ступеньках, покачивалась, как при молитве, и щипала себе щеки. Отец, заложив руки назад, стоял, упершись спиной в запертую дверь комнаты, и смотрел вниз на ступеньки, по которым молодые поднимались вверх. Тут же был и старший брат, Соломон, который нетерпеливо и раздраженно успокаивал родителей. Ему, по-видимому, было некогда.

— Надо только знать, были ли они у судьи, — говорил он тихо, но так, что всем было слышно, — в Америке случается такое…

Аншл на последние слова сына покачал головой и саркастически улыбнулся. Увидев приближающегося Бухгольца с корзиной на плечах, с газовой плитой в руке и идущую следом Двойру, он испугался, побледнел и, наконец придя в себя, произнес:

— Вот к тебе прибыли твоя дочь и твой зять со всем обзаведением.

Соре-Ривка была так пришиблена, что, не найдя собственных слов, машинально повторила слова мужа плачущим, ноющим голосом:

— Моя дочь и мой зять со всем обзаведением.

— Отец, что с тобой творится? Тут Америка, тут каждый парень и каждая девушка имеет право…

Соломон не кончил фразу, потому что подошли Бухгольц и Двойра.

— Знаю, сын мой, знаю — это Америка. — Аншл кивнул головой в сторону Бухгольца.

Бухгольц при виде этой сцены остался стоять, не снимая корзины с плеча, и в замешательстве глупо глядел на Двойру. Двойра сразу нашлась — она не испугана, нет, она только удивлена, но удивление это деланное — даже кажется, что она всего этого ждала.

— Папа, мама, как вы сюда попали?

— Пришли посмотреть, с кем ты сбежала. Что за миллионера ты себе выбрала — ведь в Америке убегают с миллионерами… Газеты пишут…

— Отец, отец, — сердясь, подмигивал глазами старший сын.

— Войдемте в комнату, — предложила Двойра, — там поговорим спокойно, а тут еще соседи выйдут…

— Она права, — откликнулся Соломон.

Как бывает в подобных случаях, должно же было случиться, что Бухгольц не мог найти ключа от двери. Он поставил на пол корзину, затем прошло еще немало времени, пока он опорожнил все карманы и при этом открыл перед родней Двойры их содержимое, что не могло, само собой разумеется, поднять его репутацию в глазах ее родителей. Наконец ключ был найден в заднем кармане брюк, и Бухгольц открыл дверь.

Аншл с палкой в руке расхаживал по «прекрасному салону», вглядывался в Бухгольца, рассматривал обернутые мокрыми плахтами статуи.

— Мне достаточно увидеть дворец, и я уже знаю, что тут за граф, — бормотал он про себя.

— Ты мне, доченька, оставила письмо, что уходишь из дому и никогда больше не вернешься, — мать комкала листок бумаги. — За что же это мне? Что я тебе такого сделала, дитя мое? — К Соре-Ривке только теперь вернулась способность говорить.

— Почему вы ее оплакиваете? Разве она, упаси бог, умерла? В Америке случаются такие истории. — Старший брат говорил в тоне добродушного юмора, чтобы все это событие перевести на деловую почву. — Мои родители еще «зеленые», привыкли к старым обычаям, — обратился он к Бухгольцу. — Будем говорить о деле — моя сестра ушла из дому, вот мы и пришли удостовериться, с кем ушла, куда ушла. Хотим знать ваши намерения. Мы — ее семья… Мы имеем право знать…

Бухгольц стоял посреди комнаты и не знал, что говорить и что делать. Он только глупо кивал головой на все, что Соломон говорил, словно поддакивая ему.

— Девушка бежала из дому с парнем, и мы хотим знать — обвенчались ли они? Вы были у судьи?

— Двойра моя жена, моя настоящая жена. — Бухгольц бил себя рукой в грудь. — Моя настоящая жена, йес, йес, моя законная жена. — Бухгольц кричал таким громким голосом, что брат Двойры испугался.

— Все ол райт! Чего же вы хотите? — повернулся Соломон к родителям и стал им растолковывать. — В Америке так водится — если парень любит девушку, ему не обязательно спрашивать разрешения родителей. Он может отправиться с ней к первому попавшемуся судье.

Соломон говорил это отцу успокаивающим тоном, а втайне был рад, что свадьба Двойры ему не обойдется ни в грош.