Люди Германии. Антология писем XVIII–XIX веков - [24]

Шрифт
Интервал

, который уже оказал мне бессчётно услуг. Вчера он повёл меня в некий кружок, где ожидалось появление Шамиссо[109]. Там читали «Жизнь» Фихте[110]. Шамиссо оказался немолодым, высоким, худощавым человеком с седыми волосами на старонемецкий манер и с угольно-чёрными бровями. В разговоре он немногословен, рассеян, на лице отталкивающая гримаса, однако дружелюбен и предупредителен. Итак, казалось бы, всё у меня есть, нет только тебя, мой дражайший, и никого, кто мог бы тебя заменить. Почему же ты так своевольно бежал прочь, не дождавшись нас? – спросишь ты. Чтобы успеть в последний раз увидеть Гегеля и пойти за его гробом, отвечу я. Отошли это письмо Бюреру, чтобы он передал моим родителям, чем я намерен заняться после смерти Гегеля. Им не терпится об этом узнать.

Ф.Ю. Себберс. Гегель. Ок. 1828


17 ноября. Вчера мы его похоронили. В 3 часа Мархейнеке как ректор выступил в университетском зале с простой и искренней речью, которая полностью меня удовлетворила. Он представил Гегеля не только королём в царстве мысли, но и истинным учеником Христа в жизни. Он сказал также, чего не мог бы позволить себе на церковной службе, что Гегель, подобно Иисусу Христу, взошёл через плотскую смерть к воскресению в духе, завещав его своим последователям. После этого довольно беспорядочное шествие прошло мимо дома умершего и оттуда направилось на кладбище. Там всё было занесено снегом, справа розовел закат, а слева всходила луна. Рядом с Фихте, согласно завещанию Гегеля, он и был погребён. Надворный советник, некто Фр. Фёрстер[111], поэт и приверженец Гегеля, произнёс речь, сплошь из пустых фраз, о том, как гроза, давно нависавшая над нашими головами и готовая, казалось, пройти мимо, вдруг обрушилась на нас яркими вспышками молний и раскатами грома и поразила вершину высокой горы; причём говорил он с таким видом, с каким отсчитывают мелочь слугам, чтобы поскорей от них отделаться. Когда всё закончилось, мы подошли ближе к могиле, и вдруг голос, глухой от сдерживаемых слёз, но вместе торжественный, произнёс: «Господь тебя благослови». Это был Мархейнеке. Его слова снова подействовали на меня утешительно. Выходя с кладбища, я заметил молодого человека, который со слезами что-то говорил о Гегеле. Я подошёл к нему; он оказался юристом, который многие годы был учеником Гегеля. Засим с Богом.

Давид Фридрих Штраус (1808–1874) – протестантский теолог, философ и биограф, который, основываясь на диалектической философии, толковал библейскую историю как мифическое сказание. Его основная работа «Жизнь Иисуса» (1835–1836), отрицавшая историческую значимость Евангелия, вызвала негодование в среде теологов. Однако Штраус утверждал, что не отказывается от христианства вообще, так как любая религия основана не на фактах, а на идеях. «Жизнь Иисуса» легла в основу идеологии движения младогегельянцев. В 1872 г. Штраус издал свою последнюю теологическую работу «Старая и новая вера», в которой попытался заменить христианство научным материализмом.

Христиан Мерклин (1807–1849) – протестантский теолог и педагог. Учился в Тюбингенском университете, был викарием в Бракенхейме и дьяконом в Калве. В 1840 г. отказался от церковной карьеры и занял пост преподавателя истории и классических языков в Хайльбронне, где и проработал до смерти. Его лекции были собраны в книге под названием «Основы нравственности в различные периоды мировой истории».

Этому письму Гёте нужно предпослать лишь несколько слов; краткий комментарий последует в конце. Представляется, что в отношении столь великого документа скромная филологическая интерпретация уместнее всего. Тем более что ничего сколько-нибудь лаконичного об общем характере поздних писем Гёте к тому, что написал о них Гервинус[112] в своей работе «О переписке Гёте», добавить невозможно. С другой стороны, все сведения, необходимые для первоначального понимания этого текста, нам доступны. 10 декабря 1831 года умер Томас Зеебек, первооткрыватель энтоптических цветов. Энтоптические цвета – это цветовые образы, возникающие в результате умеренного светового воздействия на прозрачные физические тела. Гёте усматривал в них самое сильное экспериментальное подтверждение своему учению о цвете, которое он противопоставлял ньютоновскому. Сам он принимал весьма деятельное участие в открытии этого феномена и в 1802–1810 годах состоял в близких отношениях с инициатором данного исследования, жившим тогда в Йене. Позже, когда Зеебек работал в Берлине, где стал членом Академии наук, их общение с Гёте стало сходить на нет. Гёте упрекал Зеебека в том, что тот, занимая столь значительное место, недостаточно отстаивал «учение о цвете». Такова предыстория этого письма. Оно содержит ответ на другое письмо, в котором сын учёного Мориц Зеебек, известив Гёте о кончине своего отца, уверяет его в том, что покойный до самых последних дней питал к нему восхищение, которое «имело в своей основе нечто более прочное, чем только личная симпатия».


И.Г. Рёзель. Дом Гёте на Фрауенплац. 1828


Гёте – Морицу Зеебеку

3 января 1832

В ответ на Ваше дорогое для меня письмо, мой бесценный друг, могу лишь ответить от всего сердца, что безвременная кончина Вашего высокочтимого отца стала для меня величайшей собственной утратой. Я хотел бы видеть достойных людей, которые стремятся к умножению знаний и расширению нашего поля зрения, исполненными деятельных сил. Когда между разлучёнными друзьями вкрадывается молчание, вскоре теряешь способность говорить, а уж из этого – без всякой необходимости и без причины – проистекает разлад, и мы бываем вынуждены признаться, увы, в известной беспомощности, которая охватывает добрые благомыслящие натуры и которую мы должны отвращать и разумно преодолевать, как и прочие наши слабости. В моей суетной и торопливой жизни я нередко допускал подобные промахи, да и в нынешнем случае не тщусь целиком отвести от себя этот упрёк. Уверяю Вас, однако, что никогда не отказывал безвременно ушедшему ни в дружеском расположении, ни в сочувствии и восхищении его учёностью и не раз намеревался расспросить его о чём-нибудь важном и тем за мгновенье напрочь изгнать злых духов недоверия. Но одна из причуд нашей мимолетящей жизни заключена в том, что мы, столь рьяные в работе и алчные до наслаждений, куда как редко умеем ценить и останавливать мгновения в их подробностях. Поэтому даже в преклонных летах мы всё ещё обязаны ценить, хотя бы в некоторых её странностях, ту человечность, что нас не покидает, и успокаивать себя размышлениями о тех нареканиях, которые нам не дано от себя отвести. Глубочайше преданный Вам и Вашему дорогому семейству


Еще от автора Вальтер Беньямин
Улица с односторонним движением

Вальтер Беньямин начал писать «Улицу с односторонним движением» в 1924 году как «книжечку для друзей» (plaquette). Она вышла в свет в 1928-м в издательстве «Rowohlt» параллельно с важнейшим из законченных трудов Беньямина – «Происхождением немецкой барочной драмы», и посвящена Асе Лацис (1891–1979) – латвийскому режиссеру и актрисе, с которой Беньямин познакомился на Капри в 1924 году. Назначение беньяминовских образов – заставить заговорить вещи, разъяснить сны, увидеть/показать то, в чем автору/читателю прежде было отказано.


Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости

Предисловие, составление, перевод и примечания С. А. РомашкоРедактор Ю. А. Здоровов Художник Е. А. Михельсон© Suhrkamp Verlag, Frankfurt am Main 1972- 1992© Составление, перевод на русский язык, художественное оформление и примечания издательство «МЕДИУМ», 1996 г.


Девять работ

Вальтер Беньямин – воплощение образцового интеллектуала XX века; философ, не имеющий возможности найти своего места в стремительно меняющемся культурном ландшафте своей страны и всей Европы, гонимый и преследуемый, углубляющийся в недра гуманитарного знания – классического и актуального, – импульсивный и мятежный, но неизменно находящийся в первом ряду ведущих мыслителей своего времени. Каждая работа Беньямина – емкое, но глубочайшее событие для философии и культуры, а также повод для нового переосмысления классических представлений о различных феноменах современности. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Франц Кафка

В этой небольшой книге собрано практически все, что Вальтер Беньямин написал о Кафке. У людей, знавших Беньямина, не возникало сомнений, что Кафка – это «его» автор (подобно Прусту или Бодлеру). Занятия Кафкой проходят через всю творческую деятельность мыслителя, и это притяжение вряд ли можно считать случайным. В литературе уже отмечалось, что Беньямин – по большей части скорее подсознательно – видел в Кафке родственную душу, нащупывая в его произведениях мотивы, близкие ему самому, и прикладывая к творчеству писателя определения, которые в той или иной степени могут быть использованы и при характеристике самого исследователя.


Берлинское детство на рубеже веков

«Эта проза входит в число произведений Беньямина о начальном периоде эпохи модерна, над историей которого он трудился последние пятнадцать лет своей жизни, и представляет собой попытку писателя противопоставить нечто личное массивам материалов, уже собранных им для очерка о парижских уличных пассажах. Исторические архетипы, которые Беньямин в этом очерке намеревался вывести из социально-прагматического и философского генезиса, неожиданно ярко выступили в "берлинской" книжке, проникнутой непосредственностью воспоминаний и скорбью о том невозвратимом, утраченном навсегда, что стало для автора аллегорией заката его собственной жизни» (Теодор Адорно).


Шарль Бодлер & Вальтер Беньямин: Политика & Эстетика

Целый ряд понятий и образов выдающегося немецкого критика XX века В. Беньямина (1892–1940), размышляющего о литературе и истории, политике и эстетике, капитализме и фашизме, проституции и меланхолии, парижских денди и тряпичниках, социалистах и фланерах, восходят к поэтическому и критическому наследию величайшего французского поэта XIX столетия Ш. Бодлера (1821–1867), к тому «критическому героизму» поэта, который приписывал ему критик и который во многих отношениях отличал его собственную критическую позицию.


Рекомендуем почитать
Женщины-легенды

Имена этих женщин у всех на слуху, любой культурный человек что-то о них знает. Но это что-то — скорее всего слухи, домыслы и даже сплетни. Авторы же этой книги — ученые-историки — опираются, как и положено ученым, только на проверенные факты. Рассказы и очерки, составляющие сборник, — разные по языку и стилю, но их объединяет стремление к исторической правде. Это — главное достоинство книги. Читателю нужно лишь иметь в виду, что легендарными могут быть не только добродетели, но и пороки. Поэтому в книге соседствуют Нефертити и Мессалина, Евфросинья Полоцкая и Клеопатра, Маргарита Наваррская и др. Для широкого круга читателей.


Жизнь примечательных людей. Книга вторая

Они были. Кого-то помнят, кого-то забыли. Исторические миниатюры о людях, хороших и не очень. Но обязательно реальных. Новые очерки добавляются два-три раза в неделю. Иллюстрация на обложке Ильи Комарова, используется с разрешения автора. Но только в одном очерке и не мою. Сам я ею не пользуюсь. Содержит нецензурную брань.


Моя малая родина

«МОЯ МАЛАЯ РОДИНА» – очередная книга талантливого писателя Валерия Балясникова. Она представляет собой сборник интересных автобиографичных рассказов, в которых автор делится интересными и реальными событиями из своей жизни, исследованием собственных «корней» и родословной, историями о любви, дружбе, душевными переживаниями о происходящем в нашей стране (к которой, конечно же, автор испытывает самые тёплые чувства), а также впечатлениями о поездках за рубеж. Книга написана очень хорошим литературным языком и будет интересна широкому кругу читателей.


СМЕРШ

Михаил Мондич (псевдоним Н. Синевирский) — советский офицер, бежавший в Западную Германию вскоре после победного 1945 года.


Октябрьские дни в Сокольническом районе

В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.


Письма из Карелии 1941—1944

Яков был призван в армию и покинул родной город 24 мая 1941 г. Он вернулся домой в ноябре 1944 г. после третьего ранения. В своих письмах маме и другим близким он с предельной откровенностью описывал все, что ему пришлось пережить на Карельском фронте. Письма раскрывают процесс превращения интеллигентного юноши, участника драмкружка, в опытного бойца и командира.