Любовные похождения шевалье де Фобласа - [6]

Отец ждал меня у дю Портая, чтобы отвезти в очень красивый дом, который он снял в Сен-Жерменском предместье13. В тот же вечер я поселился в отведенных мне комнатах. Там я познакомился с Жасменом, слугой, о котором говорил дю Портай. Этот высокий пригожий парень понравился мне с первого взгляда.

«Не сердитесь ли вы на вашу сестру и ее подругу? Это было бы неблагодарностью», — сказала Аделаида. Я раз сто повторил себе этот упрек, придумывая для него тысячи объяснений. Значит, обо мне говорили, меня ждали, хотели видеть. До чего длинной показалась мне ночь, до чего томительным — утро! Какая мука слышать бой часов и быть не в силах ускорить наступление минуты, которая приблизит тебя к любимому созданию!

Наконец желанный миг настал: я увидел сестру, а главное — Софи, не менее красивую и еще более привлекательную, чем в первый раз14. Теперь даже ее простой наряд казался мне изысканным и обольстительным. В этот мой визит я подробно разглядел все ее прелести, и наши взгляды не раз встречались, покуда я предавался этому упоительному занятию. Я восхищался ее длинными черными волосами, составлявшими резкий контраст с ослепительно белой и гладкой кожей, ее изящной хрупкой талией, которую мог бы обхватить пальцами рук, очарованием, наполнявшим все ее существо, крошечной ножкой, значения которой я тогда не понимал15, но особенно — чудными глазами, словно говорившими: «Ах, какой любовью мы одарим того счастливца, что сумеет нам понравиться!»

Я сказал Софи де Понти комплимент, вероятно тем более лестный, что она не могла не почувствовать его искренности. Поначалу разговор был общим, в него вмешалась гувернантка Софи; я заметил, что к старухе относятся ласково и что она любит поболтать, и потому назвал ее глупые россказни милыми. Между тем Персон разговаривал с моей сестрой, а я нашептывал Софи любезности и задавал ей разные вопросы. Старуха продолжала рассказывать нелепые истории, которых никто уже не слушал. Наконец она поняла, что говорит сама с собой, и, резко встав, обратилась ко мне:

— Сударь, вы просили меня начать рассказ, а сами не слушаете, это очень невежливо.

Софи на прощание бросила мне в утешение нежный взгляд. Послышался грохот колес. Приехал барон. Он вошел, и Аделаида стала сетовать, что он редко навещает ее. Отец вынужден был оправдываться, заверяя, что убранство нового дома доставляет ему много хлопот. Он просидел несколько минут с озабоченным видом, потом в нетерпении поднялся, и мы вместе поехали домой.

У дверей нашего дома стоял блестящий экипаж. Швейцар доложил барону, что «толстый черный каспадин» ждет его более часа и что к нему только что приехала «квасивая тама»16. Отец явно обрадовался и удивился; он торопливо пошел вверх по лестнице, а когда я хотел подняться вместе с ним, попросил меня отправиться в мои комнаты. Жасмен, у которого я спросил, знает ли он «толстого черного каспадина» и «квасивую таму», ответил отрицательно. Все это заинтриговало меня; кроме того, мне стало досадно, что у отца появилась тайна. Я подошел к окну, выходившему на улицу. Очень скоро показался толстый господин, весь в черном; он говорил сам с собой и, по-видимому, был очень весел. Через четверть часа молодая дама легко впорхнула в экипаж; барон, гораздо менее проворный, хотел вскочить за ней столь поспешно, что чуть не сломал себе шею. Я испугался, но хохот, донесшийся из кареты, вполне успокоил меня. Меня поразило, что отец, по натуре раздражительный, не выказал ни малейшей досады. Он спокойно сел в карету, выглянул наружу и, заметив меня в окне, несколько смутился. Я слышал, как он приказал слугам передать мне, что он уехал по делам и что я могу не ждать его к ужину. Я поделился своим изумлением с Жасменом, который, по-видимому, заслуживал доверия. Он осторожно расспросил людей барона. И в тот же вечер я узнал, что мой отец начал ходить в театр и читать газеты. Кроме того, он завел себе любовницу из Оперы17 и нанял управляющего по объявлению!18 Я решил, что барон очень богат, раз взвалил на себя такое двойное бремя. Впрочем, подобные размышления не слишком занимали меня. Я любил и надеялся понравиться, а что еще нужно на заре юности?

Я стал часто бывать у сестры. Софи де Понти почти каждый раз выходила вместе с ней. Старая гувернантка больше не сердилась, потому что я давал ей возможность рассказывать свои истории до конца, кроме того, Аделаида время от времени делала ей подарки. Персон перестал быть суровым наставником, стремившимся, как большинство его собратьев, учить тому, чего сам не знает. Он был, как и многие другие, простым и недалеким педантом, всегда тщательно причесанным, аккуратно одетым, и не отличался строгой моралью. При женщинах он старался выказывать глубокую ученость, говоря с мужчинами, еле касался поверхности вопросов. Теперь он стал столь же мягок и уступчив, насколько раньше казался непреклонным и суровым; он предупреждал все мои желания и, когда я предлагал посетить монастырь, спешил туда так же, как я.

Тем временем отец предавался шумным столичным удовольствиям и принимал у себя множество гостей. Женщины ласкали меня. Со мною кокетничали, хотя я этого не понимал. Одна вдова хотела испытать на мне силу своих поблекших прелестей; она строила из себя девочку и жеманилась. Мне было невдомек, что значат все эти маневры, и, кроме того, во всем мире для меня существовала одна Софи. Невинная и чистая страсть сжигала меня; я еще не догадывался, что на свете существует совсем другая любовь.