Любовные похождения шевалье де Фобласа - [12]

— Мой дорогой Фоблас, это моя дочь; господин маркиз и госпожа маркиза любезно привезли ее домой!

— Ваша дочь? — перебил его отец.

— Ну да, дочь; вы не узнаете ее в этом смешном наряде? — Он гневно обратился ко мне: — Извольте сейчас же отправиться в вашу комнату, я не желаю, чтобы кто-нибудь еще увидел вас в таком неприличном платье!

Не говоря ни слова, я поклонился маркизу, который явно от души сочувствовал мне, а также и маркизе, но она никак не ответила: услышав имя моего отца, она так взволновалась, что чуть было не лишилась чувств. Я ушел в соседнюю комнату и стал прислушиваться.

— Ваша дочь? — повторил барон.

— Да, дочь. Она решилась поехать на бал в том платье, в котором вы ее только что видели. Маркиз расскажет вам остальное.

И действительно, маркиз повторил моему отцу всё, что сказал дю Портаю; он твердил, что я спал в комнате его жены, в ее постели, вместе с ней.

— Ей очень повезло, — сказал отец, глядя на маркизу, — очень повезло, что такая неосторожность не повлекла за собою неприятных последствий.

— Какую же неосторожность допустила эта милая девушка? — возразила маркиза, которая быстро овладела собой. — Что за беда, если она надела амазонку?

— Без сомнения, — прервал ее маркиз де Б., — это пустяки; а вам, сударь, — рассерженным тоном обратился он к моему отцу, — следовало бы не пускаться в порочащие девушку рассуждения, а лучше вместе с нами уговорить господина дю Портая простить ее.

— Сударыня, — сказал дю Портай, — я прощаю ее ради вас. — И, обратившись к маркизу, добавил: — Но с условием, чтобы больше такого не было!

— Насчет амазонки, пожалуй, вы правы, — согласился маркиз, — но смею надеяться, вы отпустите ее к нам в обычном платье; было бы слишком жаль лишиться общества этой очаровательной девушки.

— Конечно, — поддержала его маркиза, вставая. — И если ее отец захочет нам оказать добрую услугу, он приедет вместе с ней.

Дю Портай проводил маркизу до кареты, рассыпаясь в благодарностях, которых она, как предполагалось, заслуживала. С их отъездом будто гора свалилась с моих плеч.

— Вот странное приключение, — сказал, возвращаясь, дю Портай.

— Весьма, весьма странное, — подтвердил отец. — Маркиза красавица, мальчугану очень повезло.

— А знаете, — возразил его друг, — я чуть не выдал мою тайну! Когда сказали, что приехала моя дочь, я вообразил, что она нашлась, и у меня вырвалось несколько неосторожных слов.

— Ну, это поправимо, — успокоил его барон. — Фоблас гораздо благоразумнее остальных молодых людей своего возраста; честно говоря, ему недоставало только тех познаний, которые он, без сомнения, прибрел сегодня ночью. У него благородная душа и превосходное сердце; угаданная тайна ни к чему не обязывает, но честный человек счел бы себя опозоренным, если бы выдал секрет, доверенный ему другом. Скажите моему сыну все как есть, не нужно полупризнаний, я ручаюсь вам за него.

— Но такие важные тайны, а он так молод!

— Бывает ли молод дворянин, когда дело идет о чести? Неужели мой сын не знает одной из самых священных обязанностей мужчины? Неужели для воспитанного мною мальчика не достаточно примера его отца, чтобы не совершить низости?

— Друг мой, я сдаюсь.

— Мой дорогой дю Портай, вы не раскаетесь. Кроме того, надеюсь, это признание, ставшее почти необходимостью, будет небесполезно. Вы знаете, я жертвовал всем, лишь бы дать моему сыну воспитание, приличное его рождению и отвечающее моим надеждам, вы знаете также, что я оставляю его еще на год в Париже. Думаю, этого будет довольно. Потом он поедет путешествовать, и я хотел бы, чтобы он провел несколько месяцев в Польше.

— Барон, — сказал дю Портай, — предлог, рожденный вашей дружбой, и остроумен, и деликатен. Я чувствую всю любезность вашего предложения, и оно радует меня.

— Итак, — продолжал барон, — вы дадите Фобласу письмо к верному слуге, оставленному вами в Польше. Болеслав и мой сын предпримут новые розыски. Дорогой Ловзинский, не отчаивайтесь: если ваша дочь жива, она к вам вернется. Если король Польши...

Мой отец заговорил еще тише и отвел своего друга в другой конец комнаты; они разговаривали более получаса, потом подошли к двери, за которой я стоял, и я услышал, как барон сказал:

— Я не хочу расспрашивать его о приключении, вероятно, очень забавном; боюсь, я не сумею изобразить подобающую суровость. Вероятно, он расскажет всю историю вам, а вы передадите ее мне. В общем, по-моему, маркиз — очень глупый муж.

— И это не редкость, мой друг, — ответил дю Портай.

— Да, это верно, — подтвердил барон, — но не будем ничего говорить Фобласу.

Я услышал, что они направились к двери, и бросился в кресло. Входя, барон сказал:

— Мой экипаж здесь, велите отвезти себя домой и отдохните; впредь я запрещаю вам выходить в амазонке.

— Друг мой, — сказал господин дю Портай по дороге к дверям, — на днях мы с вами пообедаем, вы узнали часть моей тайны, я расскажу остальное, но, прошу вас, молчите. Помните, ведь я оказал вам услугу!

Я уверил его, что не забуду этого и что он может быть спокоен. Едва возвратившись домой, я лег и заснул глубоким сном.

Когда я проснулся, было уже поздно. Мы с Персоном отправились в монастырь. С каким нежным волнением я смотрел на Софи! Ее скромность, чистота и невинность, застенчивый ласковый прием и смущение от воспоминания о вчерашнем поцелуе — всё будило во мне любовь, любовь нежную и полную уважения. Конечно, воспоминание о прелестях маркизы преследовало меня до самой приемной, но юная соперница затмила госпожу де Б.! Правда, наслаждения прошедшей ночи живо рисовались в моем разгоряченном воображении, однако я предпочитал им то восхитительное мгновение, когда, целуя губы Софи, обрел я новую душу. Маркиза поразила мою чувственность, но мое сердце принадлежало Софи.