Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [64]

А еще они научили ждать. Бенн не отвечает. Клаус Манн смотрит на рыбацкие лодки, качающиеся на легком ветру, вечером он закрывает ставни, утром открывает их, он слышит, как рыбаки выходят в море и как они возвращаются, каждые пятнадцать минут слышит колокол на ратуше, слышит крики чаек. Но Готфрид Бенн не пишет ему. Нет, Готфрид Бенн выкрикивает ему свой ответ — по радио 23 мая. Свое послание он называет «Ответ литературным эмигрантам». В нем Бенн издевательски спрашивает Клауса Манна, не вообразил ли тот, что «историю творят на французских курортах»? И продолжает: «Поймите, наконец, там, на вашем латинском море», что в Германии «меняется история» и целый народ хочет «в корне трансформироваться». Да, «я заявляю о своей поддержке нового государства, потому что здесь мой народ, и этот народ прокладывает новый путь». Когда ответ Бенна выходит в газете Deutsche Allgemeine Zeitung, он засовывает газету в конверт и отправляет Клаусу Манну в Hotel de La Tour в Санари. Клаус Манн сначала теряет дар речи от шока. Ответ Бенна так злит и так вдохновляет его, что Манн через несколько недель организует журнал Die Sammlung с редакцией в Амстердаме, который станет важнейшим журналом немецкой эмиграции. А через несколько лет в той же гостинице, в том же номере (№ 7) он допишет до конца свой роман «Мефистофель» о Густафе Грюндгенсе.

*

Кристофер Ишервуд переживает в эти дни в Берлине всё то, что потом станет известно на весь мир благодаря фильму «Кабаре» с Лайзой Минелли, снятому по его книге. Он живет в пансионе фройляйн Турау на Ноллендорф-Штрассе, учит «Наталию Ландауэр» английскому языку и знакомится с той самой Джин Росс, она же Салли Боулз [63], которая объясняет ему, что «может стать великой актрисой, только имея за спиной несколько любовных историй». Он видит, как на улицах дерутся нацисты и коммунисты, как страх накрывает Берлин. Как его любимый «Cosy Corner», маленький гей-бар, заполненный рабочей молодежью, на Цоссенер-Штрассе, 7, известный даже в Лондоне и Нью-Йорке, становится всё более неуютным. Ишервуд наслаждается любовью со своим молодым немецким другом Хайнцем Неддермайером, который регулярно жарит ему шницели и котлеты. Ишервуд пишет другу Стивену Спендеру, что ему нужно какое-то время побыть в Берлине: «Для ключевой части моего романа нужно еще много материала». Но вот весной 1933 года полевые исследования подходят к концу. Его книга «Берлинские истории» [64] заканчивается дневниковой записью, сделанной зимой 1932/33 года. «В берлинском воздухе витал густой страх», — так он написал. Его друзья-евреи эмигрировали, его друзей-гомосексуалов допрашивают и преследуют, их бары закрывают. А когда 6 мая разгромили институт Магнуса Хиршфельда, с которым Ишервуд так тесно связан, то он понимает, что пора валить. Он видит, как 10 мая книги из Института сексологии сжигают вместе с книгами Тухольского, Карла фон Осецки и Эриха Марии Ремарка. Он начинает прощаться, раздаривать пожитки, а самое необходимое складывает в два чемодана. Он совсем мало забирает с собой, но непременно хочет забрать Хайнца, свою большую немецкую любовь, он достает для него загранпаспорт. Наконец 14 мая всё готово: «И вот наступил день, слишком ужасный и слишком прекрасный, чтобы быть реальным, день, когда мне приходится уезжать из Германии». Хайнц заезжает за Кристофером Ишервудом в шесть утра. Тот прощается с хозяйкой пансиона, фройляйн Турау. Они молча едут на такси к Анхальтскому вокзалу. Потом на поезде в Прагу. В пограничных документах он записывает своего любовника в качестве «слуги». У немецких пограничников не возникает вопросов. Ишервуд и Неддермайер не догадываются, что это начало четырехлетних странствий по Европе и Африке.

*

Детские книги Эриха Кестнера нацисты одобряют, а вот его «Фабиана», написанного в 1932 году, они ненавидят: Volkischer Beobachter пишет, что там только «грязные истории» и «описания дикарских оргий». В марте Кестнера в числе других «коммунистических и леворадикальных членов», среди которых евреи Лион Фейхтвангер, Альфред Керр и Эгон-Эрвин Киш, исключают из Союза немецких писателей. А 10 мая «Фабиана» публично сжигают вместе со сборниками стихов Кестнера — «Против декаданса и морального разложения», «За дисциплину и традиционные ценности в семье и государстве», — орут нацисты на площади Оперы, перед тем как швырнуть в пламя книги Кестнера. Кестнер — единственный из множества авторов, книги которых жгут в этот день, кто стоит рядом. Он ощущает на собственной шкуре, как ненависть меняет людей. Одна студентка узнаёт его и кричит: «Да это же Кестнер!» Он пишет: «Она так удивилась, увидев меня, так сказать, на собственных похоронах среди скорбящих, что даже показала на меня рукой. Должен признаться, это было неприятно». Но все студенты вокруг жадно смотрят на огонь, пожирающий авангардистскую литературу, и не обращают внимания на восклицания девушки.

Довольно трудно понять, почему Кестнер в этот момент не боится за свою жизнь. Он знает, что почти все писатели, книги которых пылают в огне, уже эмигрировали. Но он идет домой, не моргнув глазом. Потом он скажет, что присутствовал там, «чтобы стать свидетелем». Кажется, Эрих Кестнер невосприимчив к ударам. Даже после публичного сожжения книг он продолжает ходить в «Романское кафе», никому не рассказывает, что голосовал за социал-демократов, он ведет себя так, будто ничего не было, хотя знает, что обе его бывшие любовницы, Мориц и Пони Шапочка (то есть Маргот Шёнланк) эмигрировали в Париж. Кестнер же уезжает со своей новой подружкой по имени Кара Гюль на озеро Айбзее в Баварию. Они хорошо и много едят, они хорошо и немного гуляют на природе, они воркуют как голубки. Между делом Кестнер пишет за маленьким столиком в саду перед гостиницей новую книгу — «Летающий класс». Однажды к нему заходит его секретарша Эльфрида Меринг, он позирует для ее фотоальбома, загорелый, в свежевыглаженной рубашке, как будто неуязвимый для любых передряг. Как там Эльза Рютель писала в своей блестящей рецензии на «Фабиана»? Кестнер говорит «на жаргоне чрезвычайно утонченного конферансье». Да, он как будто хочет объявить, что катастрофа отменяется. Когда горел Рейхстаг, он находился в Цюрихе, и никто не смог отговорить его от возвращения в столицу, потому что «обязанность каждого из нас — по-своему сопротивляться этому режиму». Может быть, именно это он хотел продемонстрировать своим громогласным молчанием во время сожжения книг. В общем, Кестнер просто пишет новую книгу «Летающий класс», которая уже в декабре появляется в книжных магазинах. К моменту выхода книги Кара Гюль, упомянутая в предисловии и помогавшая в работе, уже осталась в прошлом, а Кестнер увлекся двадцатилетней актрисой Гертой Кирхнер. Он сразу сообщает маме Иде в Дрезден: «Вечера я провожу со светловолосой двадцатилетней актрисой, которая читает и любит меня с пятнадцати лет».