Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [65]

На следующий день Кестнер хочет получить деньги в банке на Нестор-Штрассе, потому что ему поступили первые авторские проценты за «Летающий класс», но выясняется, что гестапо заблокировало его счет — как и счета еще сорока одного писателя, которые все уже эмигрировали. Далее следует арест и допросы в гестапо. Выйдя из тюрьмы, маменькин сынок сразу пишет маме и успокаивает ее, мол, это всё пустяки. Кестнер производит в 1933 году странноватое впечатление — он как будто не хочет видеть угрозу, которая нависла над ним. Кстати, в качестве одного из аргументов против эмиграции он называет то обстоятельство, что маме будет нечем заняться, если он перестанет отправлять к ней в Дрезден свое грязное белье на стирку и глажку. Боюсь, что знаменитый маменькин сынок Кестнер действительно считает это важной причиной, чтобы остаться в Германии.

*

Магнус Хиршфельд отправился в эмиграцию еще до того, как начались новые времена национал-социалистов. Легендарный сексолог знает, что воплощает собой всё, что ненавидят нацисты: он еврей, гей и социалист, он создал берлинский Институт сексологии, а его музей уже стал легендарным у гомосексуалов всего мира. После турне по Америке, Азии и России он сначала возвращается в Аскону, на мирные берега Лаго-Маджоре, но уже вскоре перебирается в Париж. А рядом с ним — двое: новая большая любовь, двадцатипятилетний китаец Ли Сиу Тхон, который еще и поддерживает Хиршфельда финансово благодаря своему состоянию, а также многолетний берлинский любовник Карл Гизе. Втроем они составляют сначала в Швейцарии, а потом во Франции страстный, хотя и сложный menage-a-trois. В мае 1933 года они видят в парижском кинотеатре, в хронике перед фильмом, как орды нацистов громят его Институт сексологии, как они кидают в огромный костер на Бебельплац всю его библиотеку, бюст Хиршфельда, тридцать тысяч фотографий и важнейшие документы. Какой кошмар — наблюдать за уничтожением десятилетий своего труда, сидя в кресле кинотеатра в качестве бессильного зрителя. Гизе и Ли Сиу Тхон поддерживают под руки своего шестидесятипятилетнего друга, когда выходят из кинотеатра в дождливую парижскую ночь. Этот человек окончательно сломлен.

*

Шестнадцатого мая композитор Арнольд Шёнберг с женой и годовалой дочкой Нурией эмигрирует из Берлина в Париж, после того как их родственник Рудольф Колиш прислал телеграмму с предупреждением; впрочем, еще в марте 1933 года берлинская Академия искусств известила Шёнберга, что не желает видеть его в своем кругу. А теперь он в Париже вместе с художником Марком Шагалом возвращается в иудаизм, из которого вышел еще в 1898 году. Он пишет Антону Веберну: «Я уже четырнадцать лет ожидал того, что произошло. За это время я сумел хорошо подготовиться и решительно, хотя не без трудностей и колебаний, порвал со всем, что связывало меня с Западом. Я уже давно решил быть евреем».

В октябре 1933 года Шёнберг с семьей на борту судна «їіе de France» отправляется дальше — из Гавра в Нью-Йорк.

*

Лион Фейхтвангер с женой проживают в эмиграции на юге Франции, они поселились в оживленном курортном городке Бандоль. Он сразу перевозит во Францию и свою берлинскую секретаршу Лолу Зернау. Двадцатого мая Фейхтвангер начинает работать над романом «Семья Опперман» и записывает в дневнике, что занимался сексом не только с женой, но и с секретаршей. На следующий день у него плохо поворачивается голова, жена сразу подозревает недоброе и говорит, что это наверняка сифилис. Фейхтвангер пишет: «Она во всех неприятных событиях склонна искать какую-то, вину“».

В последующие дни тоже ничего хорошего: «Ссора с Мартой, с ней тяжело», — записывает он. У нее строгие правила. Он получает яйца на завтрак только после того, как десять раз пробежит вокруг нового дома. Но дисциплинарные меры не помогают от ревности. Фейхтвангер пишет в дневнике: отношения между Мартой и Лолой Зернау, его любовницей и секретаршей, «неутешительны». Мало того: «Ссора из-за чертовой машины, которую купила Марта». И так на протяжении всего прекрасного лета. Только 30 июля наступают перемены: «Трахнул Марту. У Лолы всё время плохое настроение». Ну что тут сказать? Нам не нужно было таких подробностей. И самой Марте тоже. Когда она потом найдет и прочитает дневник своего мужа-эротомана, она будет шокирована: «Я бы написала намного нежнее, но никак не могу забыть этот дневник. Он причинил мне много страданий и принес мне мое единственное разочарование, потому что в отношении остальных людей у меня никогда не было иллюзий».

*

Совсем другие проблемы в Бандоле у Томаса и Кати Манн, которые после хаоса и метаний первых месяцев эмиграции тоже поселились тут, в Grand Hotel. Им тяжело на изматывающей жаре, но дети посоветовали поселиться где-нибудь на берегу Средиземного моря. Вечерами они не могут уснуть без сильнодействующего снотворного. Они страдают от палящего солнца. От простуд с высокой температурой. От назойливых комаров. От порывистого мистраля, действующего на нервы. Страдают от толп, с которыми приходится есть в ресторанах или стоять в лифтах. Они в принципе страдают от эмиграции. Томас и Катя не годятся на роль «Людей в отеле». Им нужна надежная основа. А здесь они слишком ясно замечают, насколько разный у них темперамент. Разумеется, как всегда, Томас Манн страдает сильнее, чем его жена. «Ощущение подорванного здоровья, — записывает он. — Нервы истощены, тело не в порядке». Катя пытается успокоить его и предлагает переехать в прохладную Нормандию или Бретань. Но он говорит, что «уже слишком поздно». Вечером 6 июня, когда ему исполняется пятьдесят восемь лет, он сам ставит себе диагноз, записывая в дневнике: «Немного возобладала меланхоличная депрессия». Он с нежностью отмечает, что черты лица Кати становятся всё более озабоченными и серьезными. Клаус и Эрика Манн приехали из Санари-сюр-Мер, они безрезультатно обсуждают вопрос «уехать или остаться». Из Тулона, близлежащего военного порта, постоянно доносятся пушечные выстрелы. Томас Манн подводит итоги: «Возвращение исключено, невозможно, абсурдно, бессмысленно и дико опасно для свободы и жизни». В результате Манны решают снять в соседней деревне Санари-сюр-Мер виллу «La Tranquille»