Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [50]

*

«Романское кафе» в Берлине вибрирует каждый вечер, здесь сконцентрирован дух времени тех самых ослепительных лет перед затемнением, здесь каждый вечер разрушают мир, спасают и собирают его заново, тут можно встретить Курта Тухольского, Йозефа Рота, Эриха Кестнера, Макса Бекмана, Готфрида Бенна, Альфреда Дёблина, Рут Ландсхоф, Клэр Вальдофф, Вики Баум, Марлен Дитрих, Лотте Лазерштайн, Марианну Бреслауэр, Густафа Грюндгенса, Бригитту Хельм. А женщины и мужчины за остальными сорока шестью столиками — тоже сплошь знакомые лица. Пока небо всё сильнее заволакивают фашистские тучи, а сумерки на улицах неуловимо меняются, в один из вечеров в «Романском кафе» сидит в мечтательной задумчивости Маша Калеко. Она вертит в руках свою красную шляпку, а ее непокрытые волосы так же спутаны, как ее чувства. Она понятия не имеет, как ей жить и что делать со всеми стихами, что проносятся у нее в голове. Уже поздно, ее муж Саул, как обычно, ушел домой, а она продолжает сидеть, внимательно наблюдает и слушает, пропускает через себя шум, обрывки разговоров, летний воздух, она ждет, что несколько слов попадутся к ней в сети, затрепыхаются там и превратятся в стихи. Она любит опьянение, хотя хорошо понимает, что за ним всегда следует отрезвление, как в ее стихотворении «На следующее утро»: «Я одеваюсь. Ты смотришь мне на ноги / Так сильно пахнет выпитым здесь кофе / Иду к двери, мне на работу к девяти». Да, Маша Калеко по-прежнему работает в благотворительной еврейской организации, она до сих пор замужем, но теперь она явно ищет альтернатив в своих ночных похождениях — и эти качели из разочарований на стороне и тоски у семейного очага делают ее голос в литературе таким заметным. В последнее время почти все газеты печатают ее яркие стихи, например «Любовь в большом городе» или «Воскресное утро», они так непринужденно рассказывают о повседневных печалях, что весь город, кажется, влюбляется в них. Может быть, думает она сейчас, отпивая из своего бокала с красным вином, мечта и разочарование — лучшая пара в этом мире? И тут к ее столу подходит Франц Хессель, этот знаменитый «фланер». Он маленького роста, лысый и похож на Будду. В его карих глазах, в его живом лице и полных губах восточная медитативность сливается с сибаритством французского гурмана. Кроме того, этот человек обладает идеальным слухом к хорошо темперированным стихам. Он представляется редактором издательства Rowohlt. Говорит, что уже несколько месяцев вырезает ее стихотворения из разных изданий — Vossischen Zeitung, Querschnitt, Uhu. «А что бы вы сказали, уважаемая госпожа Калеко, — говорит Хессель в своей великолепной старомодной манере, — что бы вы сказали, — и он наклоняется над ней, произнося это, — если бы наше издательство предложило вам издать книгу ваших стихов?» — «Да вы присаживайтесь», — отвечает растерявшаяся Калеко, стараясь не спугнуть удачу. Когда Хессель садится и смотрит на нее своими теплыми и добрыми глазами, она отвечает: «Я бы сказала, что только об этом и мечтаю». Они заказывают по бокалу перно и сразу приступают к поискам названия для будущей книги. Когда она поздно ночью идет домой, она уже довольно точно знает, что скоро выйдет ее первый сборник стихов и что он будет называться «Лирическая стенограмма. Стихи о буднях». Ее прямо распирает от счастья. Она пританцовывает на улице по дороге домой, опьяненная своим же будущим, поднимает с тротуара серое перышко дрозда и прикрепляет его к своей красной шляпке.

*

Осенью 1932 года брак Бертольта Брехта и Хелены Вайгель переживает тяжелейший кризис. Брехт опять поиграл с огнем: на премьере его новой пьесы «Мать» роль матери должна исполнять Хелена Вайгель, а служанку играет Маргарета Штеффин, двадцатичетырехлетняя коммунистка из бранденбургской провинции, совсем неотесанная — Брехт такое любит, она настоящий выходец из рабочей среды, увлечена классовой борьбой, старательная, непреклонная, преданная, идеализирующая аскезу, с двумя косами и одной миссией. И всё это в круглосуточном режиме, хотя она больна туберкулезом и вынуждена вписывать все репетиции, выступления и обсуждения в свой график пребывания в больнице и необходимых процедур. Чтобы она как следует блеснула в своей первой роли в театре, практикующий садист Брехт прописывает ей курс риторики со своей женой, с Хеленой Вайгель. Так происходит риторическое знакомство этих женщин. Но война между ними, которая продлится весь 1932 год, будет преимущественно молчаливой. Не будем забывать, что никуда не делась и Элизабет Гауптман, ближайшая помощница Брехта, его секретарша и вдохновительница. Она всегда была готова отступить на задний план, когда маэстро говорил ей, что должен побыть с семьей, но сейчас она наблюдает, как юная соперница обходит ее и устремляется в постель к Брехту. А Брехту некогда заниматься этим участком своей сложной структуры из женщин — и она приспосабливается, как всегда. А Хелене Вайгель и детям приходится дважды переезжать, потому что Брехт заселяет к себе в квартиру кашляющую Штеффин, а Вайгель старается защитить свою семью от инфекции. Кроме того, Хелена Вайгель знает, что Штеффин — серьезнейшее испытание для сердца ее мужа. Он соблазнил пламенную коммунистку еще в мае, в России, куда она ненадолго приезжала, и с тех пор он совсем потерял самоконтроль. Там так красиво цвела сирень, вместе со страстными взглядами юной Маргареты она совсем вскружила ему голову. С тех пор он везде берет Штеффин с собой, в том числе в Уттинг на озере Аммерзее, где он в конце лета впервые в жизни приобретает дом с садом и пытается как-то стабилизировать свою сложную сеть отношений, состоящую из семьи и больной любовницы. Но получается неважно, Хелена Вайгель с детьми уезжают, и первое время Брехт со Штеффин могут полностью отдаться своей страсти в красивом домике на берегу тихого озера. В саду поспевают груши, по небу плывут облака, такие высокие и недосягаемые. Наверное, эта любовная связь, начавшаяся в мае в России и продолжающаяся в августе в Баварии, становится самой физической в жизни Брехта. Он пишет, переполняемый тестостероном и немного усталый: «Еще раз сделать то, что мы уже так часто делали, — вот что объединяет нас». Отправляет короткое письмо Хансу Эйслеру с приглашением в гости: «Не хотите ли взглянуть в голубые глаза Греты?» Но Ханс Эйслер не приезжает. А Маргарета Штеффин беременеет. Брехт пытается склонить ее к аборту, ссылаясь на ее болезнь и личные обстоятельства, говорит о том, что у нее слишком мало денег, чтобы обеспечить ребенка. Разумеется, это всё чепуха — он просто жутко боится, что Хелена Вайгель подаст на развод. И того, что он может потерять Штеффин, свою «боевую подругу», которая заботится только о нем, о его радостях и его политической борьбе, — ребенок всё усложняет. Брехт часами уговаривает Штеффин, она плачет, он неумолим.