Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [43]

Почему же Гессе в итоге всё-таки женится на этой разрушительнице ритма? Этого мы не знаем. Так или иначе, это брак с множеством разделительных линий: Нинон и Гессе обсуждают с архитектором, что в новом доме будет две жилые зоны — одна для Гессе, другая для Нинон. Будет два входа, и только одна дверь, наверху, между ванными, соединит две половины дома. Гессе достается что-то вроде монашеской кельи, со спальней, кабинетом и горячим душем. Наверное, перспектива такой независимости успокоила Гессе, кроме того, все требовали от него женитьбы, не только Нинон — еще и Бодмер, даритель дома и друг-меценат, Катя Манн и не в последнюю очередь его астролог. И вот в июне 1931 года Нинон наконец-то может требовать развода у своего мужа Фреда Дольбина, который с облегчением соглашается (он женится через год на своей многолетней возлюбленной Эллен Херц).

После развода Нинон Герман Гессе назначает бракосочетание на 14 ноября 1931 года в Кастаньоле. Свадьба в середине ноября — на улице плюс два, дует гадкий северо-западный ветер, моросит дождь. Погода не играет свадебных маршей. Поэтому накануне свадьбы Гессе пишет своему другу Генриху Виганду: «Завтра днем иду в ЗАГС, чтобы мне там вставили кольцо в нос. Нинон давно этого хотела, а теперь она так активно занималась строительством дома и т. д. и т. п., в общем, так тому и быть». А потом «Нинон едет в свадебное путешествие». Так тому и быть — из-за незаменимости Нинон и из-за «т. д. и т. и.». Кто мог ожидать от Гессе, создавшего и мечтательного «Сидхартху», и обожженного солнцем «Степного волка», такой унылой причины для женитьбы? Вечером накануне свадьбы он отправляет Нинон с этим письмом на почту. Вроде бы она плакала по пути. Об их венчании ничего не известно. Мы знаем только, что сразу после свадьбы, 15 ноября, Герман Гессе один уезжает на воды в Баден. И что Нинон Гессе, урожденная Ауслендер, в прежнем замужестве Дольбин, 16 ноября действительно одна отправляется в свое «свадебное путешествие». Ночным поездом в Рим, к античным богам. Классическая трагедия.

*

Гунта Штёльцль в Баухаусе не только руководит ткацкой мастерской, в перерывах она катает коляску по скверу перед школой. Ее муж Арье Шарон всё еще на строительстве новой профсоюзной школы в Бернау, и весной 1930 года она пишет брату Эрвину об ухудшении настроения: «Шарон по-прежнему в Бернау, у нас по-прежнему брак выходного дня, наверное, для работы это неплохо, а в целом так себе». Атмосфера в мастерской тем временем становится менее уютной, против нее плетут интриги, пытаются выдавить с должности. На нового директора Баухауса Миса ван дер Роэ оказывает давление правая администрация города Дессау. У одной из студенток конфликт с Гунтой Штёльцль и она жалуется городским властям на «сексуальные притеснения» с ее стороны. До сих пор неясно, что имелось в виду — лесбийство, внебрачные связи или сам брак с палестинцем, но Штёльцль с негодованием увольняется и покидает Баухаус. Только дочь отвлекает ее от страха и ожесточения. А ее муж уезжает в Палестину, у него истек срок действия паспорта и нет новой визы, ему нужно выправить документы. Гунта Штёльцль, баварская католичка, в результате брака с Шароном тоже потеряла немецкое гражданство. Она предчувствует, что это грозит проблемами, в городском совете Дессау берут верх национал-социалисты, для которых Баухаус — как красная тряпка для быка. Летом 1931 года Штёльцль пытается в Дессау вернуть себе немецкое гражданство, но безуспешно. И вот в ноябре 1931 года Гунта Штёльцль с двухгодовалой дочерью эмигрирует в Швейцарию. Ее муж Арье пишет в длинном письме, что по пути в Палестину с кем-то познакомился. И пока не знает, когда вернется.

*

Ли Миллер рядом с Ман Рэем становится в Париже олицетворением garçonne, «девочки-мальчика». Берет на коротких светлых волосах, простая облегающая одежда на мускулистом теле, она — современная девушка, причем на две головы выше своего знаменитого любовника. Поначалу она действительно всего лишь старательная ученица, но вскоре эмансипируется и начинает снимать сама. Муза и модель становится художницей, которая знает все приемы мастера, знает, как он ловко добавляет на снимки эти уникальные нимбы, как он работает со светом, будто кистью. Да, по некоторым фотографиям конца двадцатых и начала тридцатых годов трудно сказать, кто нажал на спуск камеры, мастер или ученица, — или, может быть, она сама уже давно стала мастером. На самом деле Ман Рэй хочет фотографировать только ее, ее шею, ее бесконечную шею, ее глаза, эту ленивую грацию ее век, ее груди, маленькие, но будто мраморные, а чаще всего — ее губы. Эти губы сводят его с ума. Даже без всякой помады. А когда она хоть немного добавляет им красного цвета, то с ума сходит не только он, но и все остальные, кого она встречает на своем пути. Ман Рэй превращает Ли Миллер в икону, как ранее Кики с Монпарнаса. Для нее он тоже придумывает подходящий титул: «La femme surrealiste»: так он называет одну из фотографий 1930 года, то есть «Сюрреалистичная женщина».

Днем Ман Рэй и Ли Миллер работают вместе, а вечерами гуляют по улицам, заходят выпить в бар «Жокей», кивают там Джеймсу Джойсу и Хемингуэю, потом отправляются в джаз-клуб Жана Кокто в окрестностях рю Фобур-Сен-Оноре или в легендарный «Бриктоп’с», американский ночной клуб, где выпивают по два-три бокала Remy Martin и танцуют под песни Коула Портера. Когда Ман Рэй обнимает Ли Миллер и, слегка пьяный, танцует с ней, его счастье не знает границ. Она помогла ему окончательно забыть Кики, его первую музу.