Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [22]

Когда поэтесса Аннета Кольб решила навестить и утешить Тею Штернхайм, она сначала по ошибке позвонила не в ту квартиру из двух, на которых были таблички с фамилией «Штернхайм», и дверь ей открыла испуганная Памела Ведекинд. Из квартиры, из своей матрасной пещеры сыплет проклятиями безусый Карл Штернхайм. Аннета Кольб быстро извиняется и уходит к подруге в квартиру напротив. В смешанных чувствах они садятся пить кофе. Аннета Кольб не верит в происходящее, а Тея Штернхайм говорит ей: «А что, дорогая, это же новая вещественность» [24].

Близится вечер, и дамы выходят из дома, чтобы прогуляться, подальше от всех дочерей, невест и бывших мужей, и кого же они встречают на лестнице: д-р мед. Готфрид Бенн собственной персоной. Он кланяется, помахивает шляпой и говорит «Мое почтение». Карл Штернхайм вызвал его по телефону, он надеется, что специалист по венерическим заболеваниям поможет ему выбраться из безумия. Дамы лаконично и вежливо здороваются с Бенном, на лестнице темно и холодно, Тея просит его не перепутать дверь, чтобы не спровоцировать у ее дочери Мопсы приступов старой любовной лихорадки. Он понимающе улыбается в ответ. Впрочем, у Мопсы сейчас кипят другие страсти — и неизвестно, какая горючая смесь опасней. Она недавно познакомилась с Рудольфом фон Риппером, странным австрийским поэтом с некрасивым прикусом и перекошенными чертами лица, которого все называют «Джек Потрошитель». После Клауса Манна он теперь и Мопсу быстро превратил в морфинистку. И поскольку им так нравится вместе употреблять наркотики, они решают пожениться.

Тея Штернхайм ошеломлена, когда дочь сообщает ей о предстоящей свадьбе. Потом полномочия слагает Оскар, могучий санитар. Он признается, что не выдерживает, что тоска ее мужа «заела» его, как он выражается. Она чуть не плачет и отпускает Оскара на все четыре стороны. Когда Памелы однажды нет дома, она пытается наставлять бывшего мужа на истинный путь, складывает его руки для молитвы и говорит о любви Иисуса. Но он реагирует буйным припадком, прыгает с балкона и ломает себе ребро. И теперь уже Тея Штернхайм должна вызывать врача.

На следующий день она относит все акции и ипотечные закладные Мопсы на хранение к адвокату, чтобы их не потратили на наркотики. Потом Тея Штернхайм идет домой, пронизывающий осенний ветер срывает ржаво-коричневые листья с могучих дубов, а дома к ней в дверь звонит сосед, он же бывший муж. Полоумный Карл Штернхайм заявляет, что женится на Памеле Ведекинд. После его ухода Тее Штернхайм нужно не только успокоительное, но и рюмка шнапса. Вечерняя берлинская газета публикует компетентный комментарий к происходящему: «Получается, что Мопса Штернхайм будет теперь называть любовницу „мамой"». Вот такой смешной результат бесконечно серьезной человеческой драмы.

*

Лиза Маттиас знает, что у Тухольского, кроме жены Мари в Париже, с которой он раздумал разводиться, есть еще несколько дам в Берлине — вдовы или старые школьные подруги. После возвращения из «Замка Грипсхольм» в октябре 1929 года Тухольский поселился у нее, и она старается как можно шире расположиться в его жизни, чтобы в его постели не осталось места для других. Тухольский постоянно говорит ей, что у него «важные совещания». Но вот конфуз, однажды он забывает на столе свой раскрытый блокнот, и теперь Лиза Маттиас знает, что «важное совещание» 6 ноября зовут Муш, 7 ноября — Хеди, 8 ноября Грета, 10 ноября Эмми, 11 ноября снова Муш и 12 ноября Шарлотхен.

После разоблачения такой регулярной изменчивости он просит на коленях прощения и дарит сто красных роз. Лиза Маттиас пишет подруге о Тухольском: «бедный сумасшедший, его сексуальность начинает превращаться в эротоманию». Она начинает догадываться, что нет смысла мечтать о браке с этим мужчиной. Когда Маттиас ложится спать, Тухольский пишет жене в Париж душевное письмо и прикладывает солидный чек. Потом садится к пишущей машинке и сочиняет стихотворение «Идеал и действительность», которое выходит в еженедельнике Die Weltbuhne 19 ноября, то есть одновременно с его повышенной сексуальной активностью и слезным примирением:

Глухая ночь. На моногамном ложе Мечтаешь ты о том, чем жизнь бедна. Хруст нервов. Сожаления, что всё же Нас дефицитом мучает она. [25]

*

После того как турне по Европе превратилось для Жозефины Бейкер в пытку, Пепито, ее менеджер и муж, хочет попытать счастья в Южной Америке. Но и там активизируются католические круги, они бьют тревогу из-за деградации нравов. Расистские нападки напоминают Жозефине Бейкер о всех унижениях, пережитых в детстве, но она всё равно каждый вечер выходит на сцену и танцует с надеждой на лучший мир, танцует, чтобы забыть о мире вокруг. Но с Пепито это не очень хорошо получается. Чем горячее становится ее менеджер, тем быстрее остывает их любовная связь. Зато она познакомилась в Рио-де-Жанейро с французским архитектором Ле Корбюзье, который впечатлил ее своим миссионерским рационализмом. Она же соблазняет его той танцевальной легкостью, с которой осваивает пространство — так эффективно, как он хотел бы делать это в архитектуре. Они решают вернуться в Европу на пароходе «Лютеция». Днем они наматывают круги по палубе, Пепито не желает присоединяться, у него морская болезнь. Девятого декабря 1929 года корабль на пути через Атлантику пересекает экватор, вечером переход в другое полушарие отмечают в танцзале, Жозефина Бейкер надевает одежду Ле Корбюзье, а Ле Корбюзье одевается, как Бейкер. Когда под ясным звездным небом они перемещаются в Северное полушарие, на мгновение им обоим кажется, что они куда-то падают и ничто их не держит. Оркестр как раз сделал перерыв, за их столиком совсем тихо. Они обмениваются взглядами, и вот трубач снова начинает играть, это чарльстон, они идут танцевать, немного неуклюже в непривычных ролях, но смех выручает. Пепито, ее муж, прощается и уходит в каюту, ему нехорошо. Жозефина Бейкер и Ле Корбюзье танцуют и танцуют, пока пол не уходит у них из-под ног. Потом они вместе идут в душ, и Жозефина Бейкер с удовольствием смывает черную краску с белой кожи великого архитектора. Теперь всё на своих местах. Потом он рисует ее обнаженной. Она позирует на кровати в его каюте. Вообще-то она могла бы и побольше восхищаться мною, думает Ле Карбюзье. И тут она берет гитару и поет своим чудесным девичьим голосом: «I am a little blackbird looking for a white bird…»