Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [15]

Когда они входят в поезд на Северном вокзале, она уже его ученица, когда они сидят в купе, она его модель, а когда они прибывают в Биарриц, она уже его возлюбленная.

*

Из всех великих немецких экспрессионистов только один пережил войну. Франц Марк и Август Макке погибли на фронте, а Эрнст Людвиг Кирхнер выжил там, вдали от Морицбургских озер и Потсдамер-Плац, где он писал когда-то свои знаменитые женские фигуры; однако он так до конца жизни и не оправится от последствий войны. Кирхнер прячется в Швейцарских Альпах, вместе с Эрной Шиллинг, своей берлинской спутницей из экспрессионистского логова в Вильмерсдорфе. После гранатных разрывов в окопах он не выносит никакого шума, кроме разве что звона колокольчиков на коровах, или горного ветра, беспокойно мечущегося около дома, или далекого крика орла, кружащего над вершиной. Здесь, чуть ниже Штафель-Альпа и чуть выше Давоса, он поселился в скромном крестьянском доме, с тяжелыми балками в полутемных комнатах, здесь его живопись стала совсем другой, форма — элегичней, а краски — причудливей: женщины и козы в запрещенном розовом цвете, в резком зеленом, в ярчайшем лиловом. Трудовые будни крестьян успокаивают Кирхнера — сенокос, стук молотков, мычание коров. Иногда он ездит на автобусе в Давос, сидит в кафе, как бывало в Берлине, но теперь всё иначе, он пьет кофе, листает газету и вскоре уезжает обратно, в свои альпийские луга. Он выживает. Он выпал из времени. Выходит каталог его гравюр, на крупных выставках демонстрируются его экспрессионистские картины. А его новыми работами никто не интересуется, кроме верной спутницы Эрны. В поездках он иногда регистрирует ее как «госпожу Кирхнер», она молча улыбается. Она часто болеет, страдает, врачи безуспешно пытаются помочь ей, она уезжает на лечение и возвращается такой же больной.

Эрнст Людвиг Кирхнер на всех этапах своей жизни пишет то, что наблюдает вокруг. Поэтому теперь он пишет горы, крестьян, ели, иногда Эрну и себя, обнявшихся, как инь и ян. Эскапизм привел к разочарованию. Или наоборот. У него довольно традиционные представления о мужчинах и женщинах: «Женщину, — полагает он, — формируют все мужчины, сексуально обладавший ею, каждый оставляет на ней свою тень». И ни слова о свете.

Эрну, сформированную в основном длинной тенью, которую отбрасывает на нее Кирхнер, он называет своим «верным товарищем». В книге американца Бена Б. Линдси «Товарищеский брак», вышедшей в Германии в 1929 году, он находит описание своей формы сожительства: это гимн браку без детей, совместной жизни без лишних претензий, но с ответственностью друг за друга. Здесь, в альпийских лугах, только такой вариант и представляется возможным Кирхнеру, травмированному войной, душа которого измучена долгими годами употребления морфия. Он жирно подчеркнул два предложения в книге Линдси: «На самом деле фантазия в сочетании с половым инстинктом была одним из важнейших рычагов, поднявших человеческий род над животными. Такие виды творчества, как музыка, живопись, поэзия, танец, любовь и даже религия родились из этого соединения полового инстинкта и фантазии». Прочитав книгу до конца, Кирхнер дарит ее молодой супружеской чете из Давоса.

*

Кельнский фотограф Август Зандер, педантично и хладнокровно создававший тот черно-белый мир конца двадцатых годов, что отпечатался в нашей визуальной памяти, осенью 1929 года собирается фотографировать дадаиста Рауля Хаусмана в его естественной любовной среде. То есть с женой и любовницей. Хаусман снимает рубашку и ботинки, гордо демонстрирует свой загорелый торс и обнимает правой рукой свою аккуратную супругу Хедвиг в юбке до колен. Она спокойно смотрит в объектив и как будто довольна, что избавилась от супружеских обязанностей. Левой же рукой ее муж Хаусман с наслаждением обнимает Веру Бройдо, свою любовницу, у той юбка на десять сантиметров короче, и это принципиальная разница. А ее взгляд на десять процентов непринужденнее, и это тоже принципиальная разница. Август Зандер нажимает на спуск. Этот снимок он называет «Творческая семья». Кажется, в те годы такие трио были устойчивее, чем классические дуэты. Это, например, протянет аж до 1934 года.

*

Франц Хессель, который работает редактором и переводчиком в берлинском издательстве Rowohlt, который сам перевел Казанову и Бальзака, а совместно с Вальтером Беньямином — «В поисках утраченного времени» Пруста, этот самый Франц Хессель нашел женщину — такую же неустойчивую, как его мысли. Дорис фон Шёнтан, мерцающую звезду берлинской богемы, в барах и кафе западной части города все называют Иориндой, а ее настоящая фамилия, как бы невероятно это ни звучало, — Эмаи [16]. Возможно, именно из-за фамилии ей никак не удается выйти замуж. Это тоже успокаивает Хесселя. Она журналистка, в журнале Die Dame она рекламирует шляпы нового фасона, она фотографирует и, в общем, порхает по жизни. Хессель летит ей вслед, и первый его текст о ней называется «Легкая весенняя лихорадка в Берлине». Следующий текст — «Дорис под дождем». Хессель пишет тексты о Дорис в ее комнате, о Дорис на берегу озера, о Дорис на улице. Наверное, это лучшие его тексты. Образ возлюбленной вдруг делает Берлин осязаемым, Дорис становится волшебной фигурой, стоящей спиной к нам, со времен Каспара Давида Фридриха вдохновляющей все немецкие романтические фантазии, он прямо так и пишет, что видит в основном ее спину, так быстро она ходит, и наш фланёр Франц Хессель старается не отставать. В результате появляется его главная книга — «Прогулка в Берлине».