Любовь, страсть, ненависть - [37]

Николас сидел с широко раскрытыми глазами. Таких женщин он еще никогда не видел. Женщины Греции были скромными и носили одежду, полностью скрывающую фигуру, – даже Электра закутывалась с головы до ног. Мысли о жене возбудили его.

У этих женщин были ярко-красные губы и желтые, огненно-рыжие и черные как смоль волосы с «химической завивкой». Вызывающе виляя бедрами, они ходили по площадке, смеялись, курили и пили «кока-колу» прямо из бутылок. Он увидел рабочих студии, одетых в куртки и грубые штаны. Они похотливо глазели на девушек, когда те проходили мимо, и Николас был уверен, что некоторые отпускали пошлые и непристойные шуточки, на которые девушки отвечали смехом. Николас был шокирован. Он, конечно, видел подобных женщин в кино, но его поразило, что они абсолютно бесстыдно расхаживают полуголые на виду у всех и не обращают внимания на заигрывающих с ними мужчин.

Его взгляд привлекла одна из девушек. Она была очень стройной, с роскошными черными волосами, ниспадающими почти до середины спины, где они были прихвачены алыми перышками. Она была ниже других девушек, но у нее была самая красивая грудь (он такой никогда не видел!), более чем на половину выглядывавшая из золотого парчового бюстгальтера.

От желания у Николаса пересохло во рту. Как он скучал по Электре! Прошло чуть больше недели с тех пор, как он видел ее в последний раз: как скромно, но радостно отдавалась она ему каждую ночь, каждое утро, а иногда даже и днем. Эта полногрудая девушка с красными перышками чем-то напомнила ему Электру, и, качая головой, он пошел по бульвару, пытаясь избавиться от этих мыслей и найти способ пройти через священные ворота студии.

Обнаружив телефонную будку, он просмотрел свое потрепанное письмо, чтобы найти номер телефона. Он плохо разбирался даже в греческих телефонах и потратил десять минут и столько же десятицентовых монет, пока в трубке раздался гудок и веселый голос прощебетал:

– Студия «Коламбиа пикчерз», доброе утро.

– Спироса Макополиса, пожалуйста, – сказал Николас, но его греческий акцент сделал его голос практически непонятным для оператора.

– Кого? – громко переспросила она.

– Спирос Макополис, – выговорил он по буквам, чувствуя, как капельки пота выступили на лбу. Полуденное солнце было как раз в зените, и телефонная будка напоминала топку котла.

– Минуточку. – Голос исчез.

– Офис мистера Макополиса. – Теперь на связи был другой женский голос, приятный и спокойный. Николас заговорил по-гречески, надеясь, что его поймут. Несколько раз он повторил свое имя и пару слов на ломаном английском:

– Дядя моей жены. Я его племянник.

В конце концов, женщина, видимо, поняла, но после того, как она сказала: «Одну минуту, я посмотрю, на месте ли мистер Макополис», телефон снова замолчал.

Несколько минут Николас стоял, обливаясь потом, в тесной телефонной будке, слушая, как автомат время от времени повторяет ему, чтобы он бросил еще одну монетку:

– Пять центов, пожалуйста.

Он молился, чтобы мистер Макополис ответил до того, как он бросит последнюю монету.

Неожиданно снова зазвучал тот же спокойный женский голос. Николас не понимал, что она говорит, но надеялся, что спасение близко:

– Соединяю вас с мистером Макополисом, сэр.

Теперь в трубке теплый голос сказал по-гречески:

– Николас, Николас, мой дорогой мальчик, где ты сейчас? – Спирос говорил на греческом, в его голосе звучало дружеское расположение. Когда Николас сказал ему, что он на другой стороне улицы, напротив студии, старик радостно крикнул:

– Приходи, я должен увидеть тебя сейчас же. Я оставлю для тебя пропуск, приходи немедленно. – С огромным облегчением Николас понял, что теперь все будет нормально.

Но все оказалось не так просто, как ему казалось. Вместо того чтобы сразу же дать ему работу на киностудии, на что Николас надеялся, Спирос Макополис повел себя с ним как-то странно.

– Сейчас пока еще никакой возможности дать тебе работу па студии, Николас.

– Ну почему нет, дядя? Ты же говорил, что можешь дать мне работу.

– Во-первых, ты плохо говоришь по-английски, что со временем, конечно, пройдет, – ответил Спирос, – во-вторых, в наши профсоюзы попасть сейчас труднее, чем залезть в крысиную задницу, и брать на технические работы новичков, мягко говоря, просто нежелательно. – Николас выглядел растерянным. – Пойми, сынок, пойми меня, – сказал старик. – Война только что кончилась. Молодые военные возвращаются в Штаты из Окинавы, Батаана и Анжио. Многие из этих солдат, моряков и морских пехотинцев работали на киностудиях еще до войны, теперь, возвращаясь, они обнаруживают, что их места заняты молодежью, а иногда и более старшим поколением, которые не хотят уступать им место. – Спирос вздохнул. – Новичкам устроиться практически невозможно, Ник. Все директора студий стараются восстановить на работе тех, кто воевал за нас.

Ник совсем упал духом, и Спирос утешающе похлопал его по плечу.

– Другая огромная проблема, с которой сейчас сталкиваются все киностудии, – они не знают, что сейчас нужно публике.

На лице Ника появилось замешательство:

– Фильмы… они же любят эти фильмы, дядя.

– Нет, мой мальчик. Послевоенная публика более трудная и привередливая, чем раньте. Жестокость повседневной жизни влияет на людей. Все сыты постными мюзиклами, комедиями и легкими, несерьезными фильмами. Публике требуется более грубая пища. В этом-то и проблема, Ник, очень серьезная проблема, дружище.