Акапулько, 1955 год
Старший инспектор полиции очень не любил киношников. Ему не понравилось, когда они во время съемок перерыли его любимую детскую площадку, еще больше он их возненавидел, когда умер очередной член съемочной группы.
Хуже этой смерти на съемочной площадке было только одно: она была третьей по счету.
Последняя трагедия была похожа на несчастный случай. Старый деревянный подвесной вагончик, в котором находился несчастный, рухнул на скалистый берег. Он скончался на месте. В третий раз за три месяца старшего инспектора Гомеза отрывали от законного спокойного сна, вынуждая заниматься делами этой пестрой группы актеров, продюсеров и техников. Все они стояли теперь с пепельно-серыми лицами на берегу в свете бледной луны, и легкий тихоокеанский бриз колыхал шифон и шелк женских платьев.
Он начал задавать тщательно продуманные вопросы.
Молодой режиссер-вундеркинд, который первым оказался у тела, рассказал Гомезу, что вся без исключения съемочная группа и обслуживающий персонал терпеть не могли погибшего.
Исполнительница главной роли тут же возразила ему, сказав, что злобный вид скрывал поистине мягкий характер.
Юная и чрезвычайно сексуальная инженю[1] все время шептала с французским акцентом: «Бог троицу любит», а сопровождающая ее старая дева плакала, в отчаянии ломая руки.
Титулованная сценаристка высморкалась и, опершись на услужливо подставленную руку молодого полицейского, стала подробно объяснять ему, что, по ее мнению, произошло. Знаменитый английский актер, исполнитель ролей мужественных героев, хорошо поставленным голосом заявил, что все эти хитроумные киношные приспособления просто смертельные ловушки.
Щеголеватый привлекательный главный герой ничего не сказал и только удивился, что куда-то исчезла его таинственная невеста.
Гомез уже собирался избавиться от них, но в этот момент к нему подошел молодой полицейский офицер и что-то настойчиво зашептал па ухо.
– Минутку, – обратился к актерам старший инспектор, – одну минуточку, пожалуйста, – быстро сказал он.
И сообщил этим растерянным и внимательно слушающим его людям, что предварительное исследование обломков вагончика свидетельствует о том, что это не был несчастный случай.
– Это убийство, – сказал Гомез.
Но один из них уже знал об этом, потому, что у него были серьезные основания для убийства.
В немом изумлении они смотрели друг на друга, и никто не заметил, как янтарная бусинка, зажатая в руке покойника, медленно скатилась в теплое море.
Париж, 1943 год
Инес проснулась в отеле «Риц» рядом с храпящим итальянским офицером, и тут же волна боли пронзила все ее тело. За окном роскошной, обставленной в стиле Людовика XIV спальни она увидела зацветающие каштаны и ощутила прикосновение холодного весеннего ветра к своему измученному телу. Инес так страстно любила Париж, что это чувство не могли убить ни заполонившие город толпы нацистов, марширующих по улицам, ни постоянный голод, ни жестокие мужчины, с которыми ей приходилось иметь дело.
Она повернулась, чтобы посмотреть на спящего рядом с ней мужчину. У него была кожа молодого человека, но лицо, даже во сне, оставалось жестоким и равнодушным. Его короткое обрюзгшее тело выглядело как-то нелепо. Ее передернуло от отвращения, она с ужасом вспомнила о его «любовных ласках». То, что это чудовище сделало с ней, было слишком мерзко.
Инес познакомилась с генералом Скрофо в кафе «Флоре», расположенном на левом берегу, два дня назад. Она пошла туда поглазеть на городскую богему, которая вернулась на парижские улицы, чтобы продолжить свою обычную жизнь. Художники, писатели и студенты по-прежнему сидели на террасах кафе, расположившись на легких железных стульчиках и потягивая спиртное. Здесь всегда вели приятные беседы, звучал смех и вился легкий дым сигарет. И только присутствие людей в серо-зеленой форме напоминало о том, что Париж оккупирован нацистами.
Инес потягивала свой кофе, а слабый луч послеполуденного солнца сверкал на ее золотистых волосах, отбрасывая блики на щеки и подчеркивая цветущую молодость. За соседним столиком сидел Пикассо, окруженный, как обычно, поклонниками и прекрасными моделями. Его чудные черные глаза посмотрели на Инес внимательным долгим взглядом художника. Купаясь в угодливом заискивании своих почитателей, он молча курил желтую сигару «Голуаз». Инес почувствовала, что понимает, почему этот лысеющий мужчина средних лет производит такое впечатление на молодых женщин, и, если бы не еще более настойчивое внимание итальянца за соседним столом, она, может быть, и ответила бы на молчаливый призыв его черных глаз и присоединилась к группе почитателей. Но генерал Скрофо очень напористо заигрывал с ней, свидание было уже назначено, и выбор сделан.
Следующим вечером она пошла на встречу с генералом по бульвару Мальзерб, мимо площади Ваграм, перешла па другую сторону Сены. Бульвар Мальзерб, одна из самых длинных улиц Парижа, шел мимо рынка Порт де Шампере, где всегда валялись остатки пищи и всякий хлам.
Инес остановилась у одного из бронзовых фонтанчиков, чтобы попить воды. Они были памятью об английском пэре Ричарде Уоллесе. Многие парижские улицы гордились этими очаровательными и все еще действующими скульптурами. В начале семидесятых годов прошлого века, в конце Франко-прусской войны, Уоллес подарил их любимому городу как знак своего восхищения храбростью его жителей, проявленной во время осады Парижа прусской армией. Инес надеялась, что парижане и теперь сумеют пережить немецко-итальянское вторжение с таким же мужеством.
