Любовь Снегурочки - [2]

Арина отвезла Ивана в школу, а Юлю — в садик. У них с Ольгой была запланирована трёхдневная поездка на озеро — с ночёвкой в палатке и рыбалкой. Только вода, деревья и они вдвоём, без детей. Юлю согласилась взять к себе на это время бабушка — мама Арины, а Ваня был уже большой мальчик — мог три дня и сам пожить. Денег на продукты они ему оставили, а ещё в морозилке лежал запас пельменей и котлет. Ваня, завзятый мясоед, не представлял своей жизни без последних. На гарнир к ним он умел сам сварить гречку и макароны.

Выехали они днём, чтобы к вечеру быть на месте и расположиться на ночёвку, а рано утром приступить к рыбалке. Это было увлечение Арины — посидеть с удочкой в тишине. Ольгу такое хобби сперва удивило, когда она узнала о нём; она думала, что рыбалку любят в основном мужчины, нередко сопровождая отдых на природе выпивкой. Арина ничего крепче пива не пила, да и последнее — изредка.

— Господи, какая красота! — вырвался из груди Ольги вздох.

Их окружало золотое осеннее царство — светлое, тихое, с терпковато-свежим запахом увядающей листвы. Местечко Арина выбрала прекрасное и укромное, на дальнем берегу озера, куда редко кто заглядывал. В самый раз для романтического уединения. Но не только красивый пейзаж согревал сердце Ольги: она не могла отвести глаз от Арины — в оливковых брюках военного покроя с накладными карманами, берцах и кепке поверх густой шевелюры, которой, казалось, было тесно в косе. Пушистые волнистые волоски рвались на волю и горели мягкой, тёплой осенней медью, озарённые закатными лучами. Под камуфляжной курткой с подвёрнутыми к локтям рукавами на Арине была чёрная майка с открытой спиной. Не зря она носила такие: ей было что показать. Вторым увлечением наряду с рыбалкой у неё был спортзал. По словам Арины, поддержание хорошей физической формы помогало и выдерживать стрессы, коими изобиловала её работа. Ну а крепкая, подтянутая и красивая фигура — лишь «побочный эффект» и приятный бонус.

Этот «бонус» поразил воображение Ольги, когда она в первый раз увидела Арину без майки (та разделась, чтобы пойти в душ). Журавль и впрямь танцевал, взмахивая раскинутыми крыльями, изгибая шею и переступая длинными изящными ногами... Арина подняла руки, потянула майку через голову — и мышцы заиграли, рисунок на коже ожил. От этого у Ольги пересохло горло, а нутро отозвалось чувственным ёканьем — будто набухшая почка лопнула.

Тогда был их «первый раз». Сейчас Ольга, любуясь Ариной с теплотой в сердце и удовольствием, понимала: её восхищение ничуть не померкло. Чувства не затёрлись семейным бытом, не затерялись в суетной текучке дней, не утонули в болоте обыденности.  Красота природы подчёркивала красоту Арины и служила ей обрамлением. Золотая листва, древесные стволы, озёрная гладь и мягкий, ясный закат над водой — и потрясающий, волнистый водопад волос до пояса, в которые Ольга запускала пальцы. Арина время от времени грозилась сделать короткую стрижку, но Ольга была резко против. Она считала, что волосы — украшение Арины, особенно распущенные. Она любила их. Их было много, очень много — настоящая грива.

Ветерок трепал её собственные волосы — светло-русые, прямые и мягкие, длиной чуть ниже плеч, закат отражался в больших голубых глазах. Это был другой оттенок осени — золотой. Её ладони заскользили по плечам Арины, снимая с неё куртку; округлое, плавное движение плечами — и куртка упала, показался журавль, чуть прикрытый узкой полоской майки на спине. Медно-каштановая грива перекинулась вперёд. Гладкая упругая кожа, внушительное движение мышц под ней... Сначала ладонями, а потом ртом лаская журавля и грея его прерывисто-возбуждённым дыханием, в следующий миг Ольга тихо ахнула: сильные руки сжали её. В этих объятиях она всегда чувствовала собственную хрупкость.

— Попалась, — на ухо ей дохнула Арина, сияя тёплым отсветом заката в глазах.

Схватив Ольгу на руки, она вместе с ней нырнула в палатку. Звонкий, шаловливый вскрик Ольги растаял в вечерней тишине озера.

А познакомились они при весьма непростых обстоятельствах.

*

Дед Ольги по отцу, Степан Лукич, ветеран Великой Отечественной и участник обороны Севастополя, до глубокой старости оставался бодрым. С каждым годом ветеранов становилось всё меньше и меньше: уходили один за другим герои той страшной войны. А дед Стёпа и в девяносто лет сохранял ясный ум, быструю походку и какой-то спокойный свет в глазах. Получая повышенную ветеранскую пенсию, он и в преклонные года подрабатывал — клал печи, плотничал. Впрочем, занимался он этим скорее для собственного удовольствия, нежели ради вознаграждения. «Пока руки работают, в них есть сила, — говорил он. — А как только сложишь их — всё. Тут-то и помрёшь». Зимой он совершал лыжные прогулки в сосновом лесу, летом ходил по ягоды, много часов подряд оставаясь на ногах.

«Гвозди бы делать из этих людей: крепче бы не было в мире гвоздей», — эта строчка была как раз о нём. А старший брат деда Степана, Андрей, погиб в сорок втором — умер в госпитале от ран, только старая фронтовая фотокарточка от него и осталась... Дед показывал её Ольге, когда она приезжала в гости на летних каникулах. А приезжала она часто — почти каждое лето, и школьницей, и студенткой, хоть их и разделяли шестьсот километров. Его старший сын, отец Ольги, рано умер — она тогда ещё в школе училась. С отчимом отношения не складывались, а с дедом ей было хорошо, спокойно и уютно. Дед любил её, и она отвечала ему такой же горячей любовью. Так получилось, что их дни рождения шли один за другим: у деда — двадцать седьмого апреля, а у Ольги — двадцать восьмого. Дед любил повторять, что внучка родилась как будто ему в подарок.