Любовь поры кровавых дождей - [151]

Для отважного, самолюбивого командира прятаться в укрытие — дело отнюдь не легкое.

Кто сосчитает, к каким жертвам приводило неверно понимаемое бесстрашие… Кто сосчитает, скольких храбрецов, не желавших убегать от опасности, чтобы не показаться трусами, настигала смерть!

Я тотчас постиг мудрый маневр Колоскова: чтобы поторопить бойцов, подать им нужный пример, он побежал первым, ибо никто не сомневался, что в его отважном сердце не было позорного страха.

— Бессмысленная смелость никому не нужна! — кричал он, своими долгими ногами отмеряя расстояние до блиндажей, замаскированных несколькими слоями кустов и веток.

Укрытие у нас было отличное, и первая атака противника никакого урона нам не нанесла. Вражеской артиллерии почти тотчас же ответили наши дальнобойные батареи. Своевременный контрудар сбил врага с прицела. Только полчаса грохотала «богиня войны», и вскоре снова наступила тишина.

Едва прекратился артобстрел, мы с моими взводными кинулись к капитану, принялись по очереди тискать его в дружеских объятиях.

Никто из нас не мог скрыть восторга. Такой точной стрельбы мы и сами никогда не вели, и у других не помнили.

Вот что такое, оказывается, истинный мастер своего дела! Вот, оказывается, на что способен настоящий командир! Мы так ликовали, как будто этим одним боем выиграли всю Отечественную войну!

Как только опасность миновала, Колосков снова превратился в того же беспечного и веселого капитана, каким он предстал перед нами вначале. Он, казалось, и не помнил, что был нашим командиром.

И до него, и после я встречал многих командиров, постоянно утверждавших свое превосходство, стремившихся к начальственной неприступности и ничего не достигавших. Колосков к этому не стремился вовсе, но мы единодушно признали его своим командиром, своим вожаком: этот молодой капитан доказал нам, что увлечь за собой людей можно, только обладая внутренней силой, а не пустопорожней амбицией.

Я заметил также, что все (и я в том числе) в то памятное утро как-то невольно наблюдали за капитаном, ни на минуту не оставляя его вне нашего тайного испытующего внимания. Ничего не поделаешь — таким неодолимым обычно бывает интерес, вызванный сильной и самобытной личностью.

Сам Колосков этого вовсе не замечал. Он подозвал Кирилина и завел с ним какую-то веселую беседу.

И эту его хитрость я сразу раскусил: он хотел спокойным раскованным общением снять с бойцов давешнее напряжение и вернуть их в русло обыденности.

Люди и в самом деле быстро успокоились. Лихорадка боя как-то незаметно угасла.

Колосков своим командирским чутьем мгновенно это ощутил и поручил мне собрать всех бойцов.

Выстраивать солдат было опасно, поэтому мы решили собраться в орудийном окопе Кирилина.

Капитан поднял руки, призывая нас к вниманию. Все замолчали — ведь сила и дисциплина неразлучны, как близнецы.

Когда наступила полная тишина, капитан произнес очень просто, хотя и с неподдельным чувством:

— Спасибо, братцы. — Потом он стянул с головы пилотку и низко склонил голову.

Это было так неожиданно, так величественно и прекрасно, что у самых опытных бойцов навернулись на глаза слезы.

Больше капитан ничего не сказал, приказал всем вернуться в свои подразделения и, сутулясь больше обычного, поплелся к моей землянке.

Я последовал за ним. В землянке мы скинули шинели, и я увидел, что на груди капитана сверкают ордена боевого Красного Знамени и Красной Звезды.

Я ждал, что он скажет что-нибудь, но он без слов повалился на мой топчан.

Представьте, я не обиделся, что он сделал это, даже не спросив моего разрешения. Еще удивительнее было то, что, как бы ни вел себя этот странный человек — такой отважный и наивный одновременно, — мне все казалось не только естественным и непосредственным, но даже нравилось!

Да-да, я ловил себя на том, что после боя в Колоскове мне нравилось все, и не только нравилось, — я считал, что именно так и следует себя вести.

Я присел к наспех сколоченному деревянному столу, чтобы незаметно наблюдать за капитаном: он казался обессиленным и лежал, устремив глаза в потолок. А я вспоминал только что отгремевший бой: в ушах звучали его команды, и перед моим внутренним взором стояла незабываемая картина, как Колосков в надвинутой на глаза пилотке, безошибочно определяя расстояние до вражеского самолета, выкрикивал индексы дистанционного взрывателя и сильным взмахом пилотки сопровождал команду. Я терялся в догадках, где он так наловчился, откуда у такого молодого человека такой опыт в ведении боя…

— Капитан! — внезапно окликнул меня Колосков. — А водка у вас найдется?

— Поллитровка имеется. — Я решил, что он хочет выпить.

— Да нет, — поморщился он и сразу стал похож на надутого подростка. — На складе есть водка, чтобы раздать бойцам?

— Что полагалось, они уже получили.

В ту пору каждому солдату выдавали по сто граммов водки в день.

— Что было — было, я спрашиваю: можем ли мы дать им еще?

— Думаю, что двухдневная норма у нас еще осталась.

— Тогда прикажите старшине раздать бойцам все, до последней капли!..

— Товарищ капитан, если мы выдадим людям сразу по двести граммов, то все опьянеют. А вдруг в это время враг как раз перейдет в наступление — что тогда?..