Любовь поры кровавых дождей - [153]

Гнетущую тишину нарушил «главный»:

— Нам доложили, что батарея вела огонь под вашим командованием, — с ноткой сожаления сказал он Колоскову.

— Так оно и было, — вмешался я, — капитан Колосков лично командовал огнем.

Генералы переглянулись.

— Капитан, — обратился Гусев к Колоскову, — может, вы объясните наконец, к чему эта игра в прятки?

— Командир батареи — Хведурели, значит, и победа за ним! — упрямо повторил Колосков.

— Значит, вы были всего-навсего свидетелем? — Чувствовалось, что терпение «главного» истощалось. Тон его становился все более раздраженным.

Губы Колоскова кривила насмешливая улыбка. В глазах сверкали злые искорки. Таким я его еще не видел.

Старший из генералов вышел из себя, он огляделся по сторонам и загремел во весь голос:

— В укрытие!..

Все кинулись выполнять команду, и на позиции мы остались всемером: четыре генерала, полковник, Колосков и я.

— Капитан, сегодняшний ваш успех порадовал нас всех. Лично вас и ваших бойцов за проявленную отвагу Военный совет награждает орденами. Мы прибыли для того, чтобы вручить вам ордена, но, признаюсь, мы немного удивлены вашей… — генерал запнулся, — несдержанностью…

— Я борюсь за свободу Родины, а не за ордена, — ответил Колосков.

Генерал сдвинул брови.

— Разумеется, все сражаются за Родину… — широко развел он руками.

— Некоторые стараются и ради чинов… и наград…

— Капитан Колосков! — В голосе генерала послышалась угроза, и лица сопровождающих сразу же посуровели.

«Главный» переглянулся со своими спутниками. Похоже, он колебался — продолжать или прекратить этот неприятный разговор.

— Я вижу, что не ошибся… Сдержанностью вы похвастать не можете. Да и дисциплиной тоже. Почему вы одеты не по форме?. Какой пример подаете подчиненным!

— Я нахожусь на боевой позиции и одет так, как мне удобно. Во время боя человек должен чувствовать себя свободно.

— Так, может, для удобства в одном исподнем командовать дивизионом?

Было очевидно, что генерал распалился не на шутку.

Атмосфера накалялась.

Я ощущал, как растет их раздражение, и каждую минуту ожидал взрыва.

Никак не мог понять, зачем Колосков держится столь вызывающе. Мне хотелось успокоить его, уговорить быть попокладистей, но мы стояли лицом к лицу с начальством, и я не мог произнести ни звука.

Колосков продолжал смотреть на генерала, насмешливо сощурив глаза, а время шло…

Вдруг «главный» как будто на что-то решился, шепнул пару слов полковнику, и тот сразу направился к укрытию.

Остальные отошли в сторону и о чем-то оживленно заговорили. При этом они непрерывно курили любимые Верховным папиросы «Герцеговина Флор». Тогда весь генералитет курил именно эти папиросы.

Больше всего меня беспокоила предстоящая встреча полковника с моими подвыпившими солдатами.

Улучив момент, я шепнул Колоскову:

— Зачем вы лезете на рожон?

— Да чихал я… — огрызнулся он.

Все, чему свидетелем я оказался в тот памятный день, было для меня такой неожиданностью, что я не нашелся что сказать. Действительно, в начале войны наша армия терпела тягчайшие неудачи, и приходилось слышать высказываемое вслух недовольство. Средний и младший офицерский состав, так же как часть рядовых, нередко позволяли себе осуждать действия генералов и упрекать их порой даже в том, в чем не было никакой их вины. Возможно, к этому прилагали руки наши недруги.

Короче говоря, подобные настроения для меня не были новостью, но и свидетелем такой неприкрытой дерзости мне быть никогда не доводилось…

Должен признаться, что в глубине души прямоту капитана я не особенно осуждал…

Размышляя таким образом, я продолжал наблюдать за генералами и не без тревоги ждал возвращения полковника.

Полковник довольно быстро справился с поручением; запыхавшийся, подбежал к «главному» и, явно взволнованный, о чем-то ему доложил…

Мы с Колосковым прекрасно видели, как возмущенно всплеснул руками генерал. Потом он взглянул на нас с нескрываемым гневом и приказал:

— Сейчас же вызовите ко мне старшину!

Потерянный, с пылающим лицом старшина через минуту стоял перед генералом навытяжку.

— Кто споил всю батарею? — Казалось, генерал хотел загипнотизировать старшину своим буравящим взором.

— Виноват, товарищ генерал, — робко отвечал старшина.

— Немедленно строиться всему личному составу!

В эту минуту Гусев что-то шепнул «главному» на ухо, и тот переменил приказание:

— Отставить, постройте только командиров орудий!..

Через несколько минут старшина привел четырех сержантов.

Честное слово, лучше б я этого не видел! Кирилин брел пошатываясь, командир второго орудия Барсуков дважды споткнулся, командир первого орудия Ломов был красный как рак. Единственный, кто держался прилично, был Синичкин — командир третьего орудия…

Преисполненные праведного гнева генералы, нахмурив брови, наблюдали за «шествием» сержантов.

— Старшина, — изо всех сил сдерживаясь, приказал Гусев, — сейчас же уведи этих… этих… — он не мог нужного слова подыскать, точнее, подыскал, но не мог произнести его вслух. — Уложи их, облей холодной водой… в общем, прими любые меры, чтобы привести их в чувство! Через полчаса они должны быть трезвы как стеклышко, иначе ты с ними вместе пойдешь под трибунал!..