Любовь поры кровавых дождей - [154]

Когда старшина увел спотыкающихся сержантов, Гусев злобно прошипел мне и Колоскову:

— Полюбуйтесь на ваших орлов, шагают, как гвардейцы на параде!..

— А они не на параде, между прочим, а на поле боя, и поэтому их должны уважать все…

Полковник словно ужаленный подскочил к Колоскову и тихо, но так, чтоб слышали генералы, проговорил:

— Товарищ капитан!.. Что вы такое себе позволяете! Вы что, до сих пор не поняли, с кем говорите? Или вы пьяны без памяти?..

— Ничуть я не пьян, — стукнул себя кулаком в грудь Колосков. — Я хочу доложить товарищу генералу, что до сих пор меня любила вся батарея, а теперь будет любить весь дивизион, потому что я сам люблю их всех и не буду бессмысленно посылать на смерть…

— Молчать!.. — громовым голосом вскричал «главный» и неожиданно вкрадчивым тоном спросил: — А как ты думаешь, братец, если сейчас немцы пойдут в атаку, сможешь ты со своей братией ее отразить?

— Смогу! — уверенно ответил Колосков.

Генерал удивленно уставился на капитана.

Все молчали. Мы стояли затаив дыхание и ждали, что предпримет «главный».

Он собрал в кулак всю свою волю, подавил раздражение и после недолгой паузы заговорил, подчеркивая каждое слово:

— К нам для осмотра позиций прибыл командующий фронтом генерал армии Мерецков. Он стал случайным свидетелем проведенного вами воздушного боя, когда вы почти одновременно сбили два самолета противника. В том числе прямым попаданием в ведущего. Кроме того, были повреждены еще два вражеских самолета. Мы получили сообщение, что оба упали на нашу территорию. Командующий фронтом хотел оповестить об этом всех зенитчиков фронта, чтобы они брали с вас пример… Но теперь мы рассудили совсем иначе…

— За такие художества, — тем же тоном продолжал генерал, — за вывод из строя целой батареи и вы лично, и командир батареи, и взводные заслуживаете военного трибунала… — Генерал снова сделал паузу. — Но мы пока воздержимся от этого и простим ваш проступок, учитывая проявленный сегодня героизм. Но помните: отныне мы не будем спускать с вас глаз и сурово накажем за малейший проступок. Тогда учтем уже все — и прошлое, и настоящее. Ясно?

— Ясно! — в один голос откликнулись мы с Колосковым.

Генерал резко повернулся и, не прощаясь, пошел к выходу в сопровождении трех генералов и полковника.

Мы вернулись в землянку изрядно подавленными.

Весь хмель с нас как рукой сняло. Колосков хоть и не подавал виду, но чувствовал себя не лучше моего.

— Не думай, что мне награды жалко.

…Что бы я ни делал, о чем бы ни думал, то и дело вспоминал Колоскова и всякую свободную минуту искал его глазами, наблюдая, как он по-журавлиному прохаживается от одного орудия к другому, зорко вглядываясь в позиции противника.

Весь следующий день он провел у нас.

Вечером меня позвали к телефону. В трубке загремел голос начштаба: «Передайте Колоскову приказ командира артиллерии корпуса, чтобы немедленно вернулся на свой командный пункт!.. Немедленно!»

Ничего не поделаешь, я передал Колоскову приказ и увидел в его глазах ту же тоску, которую заметил еще раньше.

— Поди и терпи теперь нотации, бесконечные проверки, инструкции, рапорты, приказы, распоряжения. Одним словом — бумаги и наставления! Бумаги и внушения!.. Здесь же все просто: вот враг, вот мы. Давай, воюй! Ни тебе директив, ни рапортов. Сражаешься на совесть — значит, человек. Никто тут не помешает проявить отвагу, А если ее нет, если ты не вояка — ступай служить в штаб…

— Что поделаешь, — успокоил я его, — временное пребывание в штабе необходимо каждому командиру, без этого ему не вырасти.

— А мне не нужно расти. Мне нужно воевать. Я готов всю войну оставаться командиром батареи. А в штаб пусть меня забирают, коли надо, после войны. Если каких-то знаний мне недостает, потом пополню. Разве ж сейчас до этого? Сейчас надо стрелять! А уж это я умею делать лучше других, и нельзя меня от этого дела отлучать, Знаешь, как я просил не назначать меня командиром дивизиона! Да никто и слушать не пожелал! И не поверил никто — решили, что я лицемерю… Вот так-то, брат!

Колосков крепко пожал мне руку, потом, словно решив, что этого мало, сердечно обнял, подержал несколько минут в тисках своих длинных рук, резко повернулся и на своих журавлиных ногах быстро зашагал прочь. За ним затрусили оба сержанта, ибо на каждый шаг капитана им приходилось делать не меньше двух…

* * *

Поздней осенью 1942 года случай снова свел нас с Колосковым.

К тому времени я уже командовал дивизионом. Стояла тяжелейшая пора. Ленинград находился в кольце блокады. Мой дивизион был передан только что созданному Волховскому фронту, защищавшему со стороны реки вклинившуюся в расположение противника Вторую ударную армию. Армия оказалась в невероятно сложных условиях — с трех сторон окруженная частями противника, она одним лишь узким коридором осталась связанной с тылом и с другими соединениями.

До сих пор на этом участке немцы не использовали танков из-за болотистой местности. Но когда части Второй армии после неудачного наступления отошли назад, враг укрепился на сухой неширокой возвышенности, получив возможность ввести в дело танки. После появления танков в этом районе мой артиллерийский дивизион срочно перебросили на левый берег Волхова оборонять тот узкий коридор, который с обеих сторон граничил с болотами. Немецкие танки должны были именно через этот коридор идти в наступление, чтобы вторгнуться в расположение наших войск и перекрыть коридор — единственный путь Второй армии к отступлению.