Любовь по-санкюлотски - [84]

Этого письма Люсиль прочесть не было суждено. Случайно молодая женщина встретила на скамейке Люксембургского сада друга семьи генерала Диллона. Тот хотя и был арестован, но надеялся из тюрьмы поднять восстание против комитетов.

И Люсиль вскоре была арестована как его сообщница и 5 апреля препровождена в тюрьму «Консьержери».

Камилл узнал об аресте жены во время заседания Революционного трибунала, и это известие буквально убило его.

На другой день он был отправлен на эшафот вместе с Дантоном[201].

Оба они умерли как жертвы любви. Не будь у них жен, которых и тот, и другой обожали, они бы не «обуржуазились».

Шесть дней подряд госпожа Дюплесси прилагала все силы для того, чтобы добиться освобождения дочери. В конце концов она решилась написать Робеспьеру, который когда-то хотел стать ее зятем, женившись на Адель:

«Значит, тебе мало того, что ты убил своего лучшего друга, ты хочешь пролить кровь и его жены…

Твое чудовище Фукье-Тенвиль только что отдал приказ отправить ее на эшафот; еще два часа, и ее не будет в живых. Робеспьер, если ты не зверь в облике человеческом, если кровь Камилла не возбудила тебя до такой степени, что ты потерял всякий разум, если ты помнишь еще о наших дружеских вечерах, если памятны тебе ласки, которыми ты с удовольствием награждал маленького Горация, держа его на коленях, если ты помнишь, что ты хотел стать моим зятем, спаси эту невинную жертву; но если твоя злость похожа на ярость льва, забери же и меня, и Адель, и Горация. Приди и сам разорви нас своими руками, на которых еще не высохла кровь Камилла; приди, приди, и пусть нас всех положат в одну могилу…»

Но это письмо никак не подействовало на Робеспьера. Неподкупный не знал жалости.

Если бы он познал тепло семейного очага, быть может, он повел бы себя иначе. Но в его связи с Элеонорой Дюпле не было ничего романтичного.

И посему он не сделал ничего для того, чтобы спасти Люсиль от гильотины.

24 жерминаля в шесть часов вечера она быстро взбежала по ступенькам эшафота, сказав:

— Так, значит, я вскоре увижу моего Камилла! Спустя несколько минут скатившаяся в корзину голова ее, по словам палача Сансона, «продолжала улыбаться, словно в сладострастном экстазе»…

Глава 29 Шуаны побеждены из-за любовницы генерала Оша

Шаретт, всегда галантный с дамами, принял ее очень тепло.

А. Билло

Легенда повествует нам о том, что катоблепас был настолько глупым животным, что съел свои ноги, даже не заметив этого… Весной 1794 года Революция очень сильно напоминала это глупое четвероногое существо. Ежедневно Комитет общественного спасения, полагая, что уничтожает подозрительных лиц и антипатриотов, посылал на эшафот людей, которые являлись самой надежной опорой Революции… Это было самоуничтожение, которому народ мог только радоваться, поскольку оно мало-помалу приводило все в надлежащий порядок.

И пока в Париже революционеры с ужасом познавали все те страдания, на которые они в течение четырех лет обрекали своих врагов, и умирали, издавая романтические стоны, в Вандее господин де Шаретт, стоявший во главе шуанов, продолжал нести воинскую службу и вести одновременно сладострастную жизнь.

Днем он преследовал «синих», которым Конвент поручил подавить вандейское восстание, а по ночам доказывал своим подружкам, что «марши по кустарникам ничуть не ослабляют его пыла в постели»[202].

Случалось, он старался доказать, что мог одновременно быть и полководцем, и любовником. 3 апреля 1794 года, в полночь, когда он был занят тем, что доставлял огромную радость очаровательной госпоже де Монсорбье, имевшей редкий темперамент, в дверь его комнаты постучали.

— В чем дело? — спросил он, не прерывая, однако, деятельности по доставлению удовольствия даме.

— На опушке леса замечена группа «синих». Они направляются к деревне.

— Я не могу выйти. Расставьте людей у крайних домов деревни и дайте противнику приблизиться.

Шуан отправился передавать приказание господина де Шаретта, любовные занятия которого не прерывались ни на секунду.

Через некоторое время в дверь постучал другой вандеец и доложил:

— «Синие» медленно продвигаются вперед.

— Где они?

— На линии дома Нивера.

— Пусть десять человек обойдут дом Фоллеро и нападут на «синих» с тыла.

— Мы тоже будем атаковать их?

— Только по моей команде!

Во время этого разговора господин де Шаретт, как повествует Пьер Гендо, продолжал «двигаться взад-вперед, отдавая почести прелестям госпожи де Монсорбье». Удивленная таким хладнокровием, дама не знала, стоило ли ей восхищаться или же сердиться. Но увидев, что партнер ее проявляет признаки огромного удовольствия, она решила все-таки восхититься им…

Каждые пять минут приходил новый гонец для того, чтобы получить новый приказ командира, который таким образом вел борьбу на два фронта…

Когда все люди были расставлены по ключевым постам, господин де Шаретт, положив руку на грудь любовницы, крикнул: «В атаку!»

Приказ был немедленно передан и выполнен. Ночь разорвали выстрелы, и начался бой. «Господин де Шаретт, — продолжает Пьер Гендо, — следил за всеми фазами боя; напрягая слух, он представлял себе, как его люди продвигаются вперед или отступают, ни на минуту не прерывая своих яростных любовных атак. Таким образом, голова у него была в бою, а естество — в огне удовольствия. В нем одновременно жили Марс и Венера».