Любовь олигархов - [26]

— Да, — усмехнулась Маша, — он был очень назойлив. О тебе всякие гадости говорил. Правда, после смерти папы, он с трудом узнает меня.

Гончаров до сих пор помнил ее лицо. Как он мог поверить вранью Аркаши? Ведь хорошо знал его пристрастие к вранью. Не раз ловил на лжи. А тот, широкоплечий, с сильными, короткими руками, только смеялся, приговаривая: «Главное — успеть отжаться, а если не отжался — в морг». Его любимая поговорка. И сейчас тошно вспоминать, думал Никита…

— А как же другие? — спросила Света.

— Что другие?

— Которые не летают.

— А-а, — усмехнулся Гончаров, как не похожа была Света на Аркашу, вся в мать. — Они, может, в чем-то другом удались. Вот, папа твой — гениальный хирург.

— А вы?

— Я, получается, гениальный патологоанатом. — С усмешкой сказал Гончаров.

— А это что?

— Увы, я подвожу итоги жизни, по гамбургскому счету. — Ответил Гончаров сам себе. — Если серьезно — изучаю причины смерти.

— От чего люди умирают? — тихо спросила Света.

— Не от чего, — а для чего, — усмехнулся Гончаров. — Чтобы жизнь всегда была молода и прекрасна. — Он провел рукой по голове девочки. — Ты видела, как красивы цветы. А когда семена созрели, растение уже не нужно. Вот, и у Шнурка так будет. Появятся маленькие Шнурочки, и он уже не нужен будет.

— Это не справедливо.

— Просто все мы в жизни ошибки совершаем, — задумчиво произнес Гончаров. — В какой-то момент ошибок становится слишком много. Исправлять их уже трудно. Лучше дать шанс молодости.

Список ошибок, подумал Гончаров, бесконечен. И все предстают перед глазами. Маленькие, усохшие старушки. Это святые. На столе патологоанатома они предстают почти бесплотными, словно стесняются, что причинили ненужные хлопоты. Всю свою былую плоть отдают детям, внукам. Умирают в тишине, ночью, незаметно, чтобы не беспокоить, не испугать. Словно из пустого дома, уходит жизнь беззвучно и скромно. Плоти нет, лишь последние такты часов — сердца. Все прочие — грешники. Следы разрухи и распада, гниение при жизни, полной порока. Переродившиеся, забитые мертвой соединительной тканью органы. Энциклопедия пустой страсти: алкоголь, переедание, табак — и так далее. Здесь все — ничто. Деньги, власть, сладострастие — все к распаду. Спадают одежды, прикрывающие ничтожное тело — и все тайное становится явным. А справедливость? За что страдания? Многолетнее угасание от паралича, распада личности. Смерть порой так же жестока и бессмысленна, как выдуманный человеком бог, всемогущий только бесконечно созерцать мученья сломанной машинки жизни, которая не может ни жить, ни умереть. Конец жизни определен так же жестко, как и ее начало. Надо лишь только не мешать: ни жизни, ни смерти.

Почему люди умирают…

В сентябре Шнурок перебрался к Гончарову. Никита исправно утром и вечером выходил с собакой во двор, обходил все закоулки, вдыхал влажный осенний воздух, который даже в городе все больше насыщался ароматами увяданья. Через несколько дней Гончаров обнаружил, что уже не может без этих прогулок. Каждый раз улица встречала чем-то новым, то солнце ранним утром высветит золотом остекленную высотку в проеме между домов, или туман наполнит прохладной дымкой еще не проснувшуюся улицу. А по вечерам, бывает, пройдет легкий дождь, заблестят на асфальте лужи, потемнеет земля на газонах.

Почти всегда на вечерние прогулки приходила Света. Пожалуй, она не уступала собаке в радости и восторгах от их встреч.

В один из вечеров конца сентября Света не появилась в обычное время. Гончаров решил, что она запаздывает и часто глядел в ту сторону двора, откуда обычно подходила Света. Ему показалось, что и собака тоже часто и насторожив уши глядит в ту же сторону.

— Наверное, не придет, — сказал Гончаров, и ему показалось, что собака поняла его и поэтому оглянулась.

Рядом зашелестела шинами и остановилась машина. Водительское стекло поехало вниз. Он увидел Аркашу.

— Привет, Никита, — сказал он. — Светы сегодня не будет. Чего-то сегодня в клинике не видел тебя. Ты заходи.

— Работы много было, — пояснил Гончаров, жалея, что привычная прогулка не состоится.

— Ты знаешь, — говорил Аркаша как обычно скороговоркой. — У нее в музыкалке занятий много. Утомляется. Короче, она гулять с собакой больше не будет.

Шнурочек стоял рядом, радостно вилял хвостом и тянулся к автомобилю, узнав Аркашу. — Не думал, что возьмешь его, — с улыбкой говорил Аркаша. — Зачем он тебе? Давно усыпил бы его.

— Ты Свете это говорил? — спросил Гончаров.

Ты что, — рассмеялся Аркаша. — Это мы — боги над тварью дрожащей. Она, представляешь, маленькая была, возьмет муравья и спрашивает: «Папа, он тоже хочет жить?» И отпускает. Бабочка сядет на цветок. «И она тоже хочет жить?» Умора. — Он глянул на собаку. — Что хвостом вертишь? Не заработал еще на жизнь? Жизнь сейчас штука дорогая. — Он погладил рукой руль. — Машина, дача, столь денег надо. Да-а, — он вздохнул, — надо было, Никита, в хирурги, к нам пробиваться. На трупах не заработаешь. Жизнь — она дороже. Когда прижмет — все готов отдать… — Он усмехнулся. — Правда, когда пронесет, узнавать перестают. Только голь перекатная благодарит, да за здравие свечки ставит. Жизнь стоит огромных денег.