Любовь на фоне кур - [49]

— За что ты ему вдарил?

Этот вопрос через каждые тридцать секунд задавал в одних и тех же словах и одним и тем же тоном тихого торжества щуплый человечек в костюме цвета нюхательного табака с фиолетовым галстуком. Никто ему не отвечал и как будто бы даже не слушал, но он всякий раз явно думал, что одержал верх и загнал противника в угол.

Раздавались и другие голоса:

— Дай ему, Чарли! Валяй! Врежь ему!

— Мы обратимся к закону.

— Валяй, Чарли!

Раскрасневшись от поддержки многоголовой, Чарли перешел от угроз к действиям. Его правый кулак внезапно описал крутую дугу. Но Бийл был начеку. Он резко наклонился, и в следующий миг Чарли уже сидел на траве рядом со своим поверженным другом. Вокруг ринга воцарилось безмолвие, лишь человечек с фиолетовым галстуком повторял свою магическую формулу в гордом одиночестве.

Я выступил вперед. Мне представлялось, что наступил момент для Умасливания. Чарли старался подняться с травы, видимо в чаянии второго раунда, и Бийл вновь встал в позицию. Еще пять минут, и про Умасливание придется забыть.

— Что тут происходит? — сказал я.

Пожалуй, тут следует упомянуть, что я не намерен потчевать читателя местным диалектом. Раз уж он терпел мою повесть до сих пор, я вижу в нем друга и чувствую, что он достоин снисхождения. Возможно, я недостаточно подчеркивал этот факт на предыдущих страницах, тем не менее заявляю, что у меня есть совесть. И ни единая местная словесная загогулина читателям не угрожает.

Мой выход на сцену произвел требуемое впечатление. Возбужденная толпа оставила Бийла и окружила меня. Чарли, наконец вставший на ноги, обнаружил, что свергнут с трона Человека Момента, и стоял, моргая на заходящее солнце, открывая и закрывая рот. Загремел смешанный хор голосов.

— Пожалуйста, не говорите все сразу, — сказал я. — Ничего невозможно разобрать. Может быть, вот вы скажете мне, что вам угодно?

Я избрал толстого коротышку в сером костюме. Такой ширины бакенбарды на человеческом лице никому еще видеть не приходилось.

— Дело обстоит так, сэр. Мы все хотим знать, в каком положении находимся.

— Это я могу вам объяснить, — сказал я. — В вертикальном положении на нашем газоне, и я был бы премного обязан, если бы вы перестали рыхлить его каблуками.

Полагаю, это не было Умасливанием в строгом и наилучшем смысле слова, но сказать что-то подобное было необходимо. Долг каждого ответственного гражданина — постараться осадить человека с бакенбардами.

— Вы меня не поняли, сэр, — продолжал тот в возбуждении. — Я выразился иносказательно. Мы все хотим знать, что обеспечивает нам надежность в нашем положении.

— Ваши каблуки, — ответил я мягко, — как я уже указал раньше.

— Сэр, я Брасс из Аксминстера. У меня счет к мистеру Укриджу на десять фунтов восемь шиллингов и четыре пенса. Я хочу знать…

Тут мощно вступил хор:

— Вы меня знаете, мистер Гарнет. Эпплби из Хай… (Голос тонет в общем реве.)

— …и восемь пенсов.

— Мне мистер Ук…

— …расплатиться…

— Я представляю Боджера…

Но тут произошло нечто неожиданное: Чарли, который долго сверлил Бийла взглядом исподлобья, ринулся на него, размахивая кулаками, и был снова сбит с ног. Настроение толпы вновь изменилось. Умасливание поджало хвост. Насилие — вот чего жаждала публика. Бийл в стремительной последовательности выдержал три боя. Я чувствовал себя беспомощным. Инстинкт подталкивал меня броситься в сечу, однако благоразумие твердило, что подобный выбор действий окажется роковым.

Наконец, в минуту затишья, я сумел ухватить Наемного Служителя за локоть, когда он отходил от распростертого тела своей последней жертвы.

— Хватит, Бийл, — зашептал я горячо, — прекратите! Нам никогда не поладить с этими людьми, если вы будете их и дальше сшибать с ног. Идите в дом и оставайтесь там, а я поговорю с ними.

— Мистер Гарнет, сэр, — сказал он, а боевой огонь в его глазах угасал, — тяжело это. Тяжелее не бывает. Не было у меня везения, ну, чтоб назвать везением, как я получил отставку. И я же их ни одного в полную силу не стукнул, не так чтобы очень. А первый из них-то сподличал, стукнул меня, когда я не смотрел. Так пусть не говорят, будто я начал.

— Все в порядке, Бийл, — сказал я миротворчески. — Я знаю, вина не ваша, и я знаю, как вам тяжело остановиться, но я хотел бы, чтобы вы ушли в дом. Я должен поговорить с этими людьми, а пока вы тут, они не успокоятся. Так давайте!

— Слушаю, сэр. Но это тяжко. Можно я еще разочек врежу этому Чарли, а, мистер Гарнет? — сказал он тоскливо.

— Нет, нет. Идите же, идите.

— А если они за вас примутся, сэр, и попробуют своротить вам физию?

— Не примутся, не примутся. А попробуют, я позову вас.

Он неохотно ушел в дом, и я вновь обратился к моей аудитории.

— Если вы будете так любезны и минуту помолчите… — начал я.

— Я Эпплби, мистер Гарнет, на Хай-стрит. Мистер Укридж…

— Восемнадцать фунтов, четырнадцать шиллингов…

— Будьте добры, взгляните…

Я отчаянно замахал руками над головой.

— Стоп! Стоп! Стоп! — завопил я.

Гул голосов не смолк, однако постепенно начал стихать. В просветах между деревьями я увидел море и пожалел, что сейчас не на волноломе, там, где царит мир. У меня заболела голова, и я ощутил слабость от голода.