Любовь на фоне кур - [51]

Глядя на пирующих, я как раз поздравил себя со столь мастерской стратегией, когда демон Чарли — полагаю, поражение все еще свербило его душонку — выдвинул предложение. С его точки зрения, очень своевременное и хитроумное предложение.

Упившись виски и злобой, он призвал общество подвергнуть ферму потоку и разграблению.

— Цвета наших денежек нам не видать, — со смаком сказал он, — но забрать свое мы можем.

Полный крах. Битва завершилась. Самый искусный полководец должен иногда посмотреть в лицо поражению. И теперь я посмотрел ему прямо в лицо и махнул рукой. Я сделал для фермы все, что мог, и был теперь бессилен.

Я закурил трубку и неторопливо ушел на выгон.

Разразился хаос. И в доме, и снаружи они словно сорвались с узды. Даже Бийл сдался. Он уложил Чарли чистым нокаутом в цветочную клумбу и исчез в направлении кухни.

Смеркалось. Из дома доносились отзвуки алкогольного веселья: мародеры очищали комнаты от их содержимого. Из курятничка послышалось сонное квохтанье. Такой нежный, переливчатый, умиротворяющий звук.

Затем из дома появились захватчики с добычей, кто с картиной, кто с вазой, кто с граммофоном трубой вниз. Они распевали на разные лады и в разных тональностях.

Тут я услышал, как кто-то — снова Чарли, помстилось мне, — предложил набег на куриный выгул.

С того момента как куры водворились в наших владениях, они пережили немало тревог, но все былые беды выглядели как мир и спокойствие в сравнении с тем, что началось теперь. Даже во второй наш вечер, когда мы пробежали неисчислимые мили, гонясь за ними, такого смятения на выгуле не воцарялось. Внезапно разбуженные, грубо извлеченные из глубин живительного сна, они прыснули во все стороны. Их преследователи, захлебываясь хриплым хохотом и спотыкаясь, бросались вдогонку. Они натыкались друг на друга. Поднятый ими шум превратил летний вечер в жуткий кошмар.

— Какое безобразие, не правда ли, сэр? Безобразие! — раздался голос у моего уха.

Рядом со мной стоял молодой человек от «Уитни». Он не лучился счастьем. Лоб у него был увлажнен. Кто-то, видимо, наступил ему на цилиндр, а сюртук был испачкан перегноем.

Я повернулся, чтобы ответить ему, когда из сумрака со стороны дома донесся внезапный рык. Страстный призыв ко всему миру в целом объяснить рыкающему, что, собственно, происходит.

Из всех известных мне людей таким голосом обладал лишь один человек.

Я неторопливо направился туда.

— Добрый вечер, Укридж, — сказал я.

Глава XXIII ПОСЛЕ БУРИ

Приветственный вопль заглушил шум, поднятый мародерами.

— Это ты, Гарни, старый конь? Что происходит? В чем дело? Все тут посходили с ума? Кто эти инфернальные негодяи в курином выгуле?

— Я провел небольшое собрание с твоими кредиторами, — сказал я. — А теперь они перешли к развлечениям.

— Но с какой стати ты им это разрешил?

— Что такое один против многих?

— Ну, провалиться мне, — простонал Укридж, когда, забыв сардоническую невозмутимость, мимо нас промчалась зловещая курица, которую мы называли Тетя Элизабет, преследуемая преступником в пышных бакенбардах, — это немножко множко! Мне нельзя отлучиться на день…

— Вот именно! Тут ты абсолютно прав! Нельзя отлучиться на день, не предупредив…

— Не предупредив? О чем ты? Гарни, старина, прочухайся. Ты перевозбужден. Ты хочешь сказать, что не получил моей записки?

— Какой записки?

— Той, которую я оставил на столе в гостиной.

— Там не было никакой записки.

— Что-о?!

Мне вспомнился эпизод первого дня нашего прибытия на ферму.

— Посмотри в карманах, — посоветовал я.

— Черт дери, вот же она! — сказал он в изумлении.

— Конечно. Где еще, по-твоему, она могла быть? Она содержит что-то важное?

— Она все объясняла.

— В таком случае, — сказал я, — остается только пожалеть, что ты не дал мне ее прочесть. Подобную записку, безусловно, стоит прочесть.

— Она предупреждала, чтобы ты держал хвост пистолетом и не тревожился из-за нашего отъезда…

— Так мило побеспокоиться, чтобы я не тревожился! Ты заботливый типус, Укридж.

— …потому что мы вернемся незамедлительно.

— И что погнало вас в город?

— Так мы же поехали нагреть тетю Элизабет, тетку Милли.

— О! — сказал я, и свет озарил тьму моего непонимания.

— Ты помнишь тетю Элизабет? Старушенцию, которая написала то письмо?

— Помню. Она назвала тебя олухом.

— И финтифляем.

— Да. Помню. Я еще подумал, что она очень проницательная и здравомыслящая старая дама, владеющая даром точных характеристик. И ты отправился нагреть ее?

— Ну да. Нам были необходимы дополнительные деньги. И я, естественно, подумал о ней. Тетя Элизабет не то чтобы большая моя поклонница…

— Господь да благословит ее!

— …но очень привязана к Милли и сделает для нее что угодно, если ей предварительно позволить высказать несколько истин для домашнего употребления. Мы с Милли поделили работу. Она просила, а я осведомлялся о ревматизме. Милли упомянула сумму, которая нас выручит, я погладил собаченцию. Мерзавка! Подкралась ко мне, пока я не смотрел, и тяпнула меня за лодыжку.

— Хвала Небесам!

— Под конец Милли получила деньги, а я — истины для домашнего употребления.

— Она назвала тебя олухом…

— Дважды, а финтифляем трижды.

— Ваша тетя Элизабет совсем меня заворожила. Она явно принадлежит именно к тем женщинам, какие мне нравятся. Ну, так ты получил деньги?