Любовь - моя защита - [13]

— Вы росли в этом районе? — спросила она.

Он сосредоточился на ее лице, на ее глазах.

— Нет.

— Значит, вы не из племени, живущего в Керд'Ален?

Ее вопрос удивил его. Он не ожидал, что она точно определит его индейское происхождение.

— Я лишь частично сиу, — разъяснил он.

— В самом деле? — Она казалась заинтригованной. — Вы воспитывались в резервации?

— Нет. — Зак ощутил, что беседа пошла в неприятном ему направлении. — Я больше белый, чем индеец.

Она бросила любопытный взгляд на его смуглую кожу.

— Вам не хочется быть коренным американцем?

— Я не это имел в виду. — Он задал себе вопрос: что, черт возьми, он делает, стоя босиком на лужайке Натали и обсуждая свое происхождение? — Я живу и работаю в мире белых. Это то, что мне знакомо.

Локон упал ей на щеку. Холодало. Солнце было уже не таким горячим.

— Звучит так, будто вам этого не хочется.

Он не хотел выдавать свои чувства и симулировал безразличие.

— Белые ожидают от тебя, что ты будешь вести себя определенным образом, а индейцы — что будешь вести себя другим образом. Все, что я могу, это быть собой.

Но Натали не собиралась на этом заканчивать свои расспросы.

— У вас есть родственники в резервации?

— Да, в Пайн-Ридж. Но мне было пять лет, когда я видел их последний раз.

— Тогда, когда погиб ваш отец?

Зак кивнул. Он посылал ежемесячный чек в благотворительную организацию племени сиу, но это не меняло его отношений с семьей отца.

Следующий вопрос заставил его вздрогнуть.

— Не там ли было восстание? В резервации Пайн-Ридж? Мне кажется, что я видела об этом кинофильм. — Она сделала паузу и задумалась. — Восстание, в которое были вовлечены ФБР и Центр по обеспечению безопасности свидетелей?

Он выругался про себя. Натали только что вытащила на свет его худший кошмар.

— Вы подразумеваете осаду Ваундед-Ни?

— Вот именно. О боже мой! Вы были тогда инспектором? Вы были там?

Его живот сжался.

— Мне было всего девять лет.

— О! — Ее щеки вспыхнули. — Я не предполагала, что с тех пор прошло так много времени. Я думала, что это случилось в восьмидесятых.

— Это был 1973 год.

В тот год несколько сот индейцев во главе с Организацией гражданских прав племени сиу и Американское индейское движение заняли Ваундед-Ни.

Люди имели оружие, но главным их оружием были гордость и обида. В тот год дядя Зака, сотрудник Центра, белый, которому Зак был предан и которым восхищался, вместе с другими федеральными офицерами присоединился к силам, противостоящим индейцам.

Она шагнула к нему.

— Вы когда-нибудь думали о переезде в резервацию? О возможности узнать своих родственников получше?

— Была такая мысль. — Но он боялся, что родственники не примут его. Участие его дяди в осаде Ваундед-Ни всегда было в памяти, преследуя его в юности, заставляя чувствовать себя виноватым перед своими соплеменниками.

— Я думаю, будет правильно предположить, что ваша индейская кровь со стороны вашего отца?

— Да. Это правильное предположение.

Она печально вздохнула.

— А я даже не знаю, кто мой отец. — Натали рассеянно опустилась на колени, чтобы выдернуть сорняк, который пропустила. — Для меня это не так уж важно. Насмотрелась я на тех, кого моя мать приводила домой! Наверняка и мой отец такой же!

Когда она поднялась, Зак заметил в ее глазах тоску — тоску одинокого человека. Натали ни с кем из своей прежней жизни не контактировала. Хотя свидетелям Программы не разрешалось никому сообщать об их местонахождении, Центр все-таки отправлял написанные ими письма, устраивал разговоры по телефону с родственниками. Натали от всего этого отказалась.

И Зак не мог обвинять ее в этом.

— Когда вы в последний раз видели вашу мать?

— Когда мне исполнилось восемнадцать лет. Не было никакого смысла поддерживать с ней какие-либо отношения. Она никогда не жаждала, чтобы я была рядом. — Мягкий бриз распушил волосы Натали, разбросав золотые пряди вокруг ее лица. — А где ваша мать — в частном санатории?

— Да. — Он знал, что не должен делиться личной информацией о себе, но было уже слишком поздно брать слова назад. — Это хороший санаторий. Мы выбрали его вместе с ней. Как только врачи поставили диагноз, мы стали планировать ее жизнь на будущее.

— Вы действительно близки с ней.

— Да, но это трудно — видеть маму такой… — И смотреть на старые фотографии, думал он. И задаваться вопросом, какой была бы жизнь его матери, если бы отец остался жив.

— Хотите войти? — спросила она внезапно. — Я могу приготовить чай со льдом или еще что-нибудь.

— Нет. Спасибо. — Он указал на свою одежду. — Я должен поехать домой и переодеться. Я приглашен на обед. — Ложь, думал он. Но это было единственное, что он мог придумать. Ведь Натали Паскал была свидетельницей, а не его подругой. А он и так наделал достаточно глупостей для одного дня. Он взял носки и ботинки. — Я сделаю все возможное, чтобы побыстрее найти вам автомобиль. Посмотрю, что здесь есть, и тогда мы сможем обсудить ваш выбор и остановиться на чем-то определенном.

— Хорошо. Когда привезут диван?

— В четверг, но я наведаюсь к вам завтра. Мы сможем закончить с покупками и прочей мелочью.

— Спасибо, Зак.

— Пустяки.

Он пошел к калитке и открыл ее. Когда он взглянул назад через плечо, то увидел, что она наблюдает за ним. Мгновение они просто смотрели на друг друга. И потом он ушел.