Любовь Ксении Дмитриевны - [8]

– Вот это хорошо, – прибавила его супруга.

– Конечно, если у нее целая квартира и муж коммунист, то у нее вам будет удобнее всего, – опять высказала общую мысль Марья Степановна.

И, успокоившись на этом, хозяева остальное время обеда посвятили разговорам о службе, говорили о мизерности платы, жаловались на вечный страх быть "сокращенными"…

– За что меня понизили на разряд?! – спрашивал муж.

– За что меня понизили на два разряда?! – спрашивала жена.

О том же говорили и за вечерним чаем, заменявшим ужин, и поздним вечером, ложась спать…

На другой день, дав молодым уйти на службу, Ксения Дмитриевна, плохо спавшая ночь, вялая, равнодушная ко всему, поблагодарила Марью Степановну за приют и отправилась в обратный путь.

– А чемоданчик? – окликнула ее с крылечка Марья Степановна и с заботливым видом вынесла ей за калитку палисадника желтый, из фанеры, узенький чемоданчик, с какими в Москве ходят в баню. – Вы уж, дорогая моя, на меня не сердитесь, – произнесла она озираясь, чтобы не подслушали дети. – Простите меня, Христа ради, старуху. Я тут не властна. Я сама на их счет живу.

– Я понимаю, – мучительно процедила в землю Ксения Дмитриевна, закусив губы.

Они распростились.

Ксения Дмитриевна в ярко-зеленой шляпке куполом, в длинном фиолетовом пальто, с легким желтым чемоданчиком в руке, удаляясь от одиноко расположенной лесной дачки, шла не по тропинке возле стены соснового леса, а прямо по зеленой траве, самой серединой просеки.

Даже издали, даже сзади вид у нее был до чрезвычайности жалкий. Она и шагала как бесприютная, как прогнанная, медленной, виляющей из стороны в сторону походкой, точно шла с завязанными глазами. И желтый фанерный чемодан чик таким ненужным, таким случайным болтался в ее руке, держась как бы на одном ее пальчике, что, казалось, сорвись он и упади на землю, она даже не наклонится, чтобы его поднять…

Марья Степановна долго стояла на крылечке дачи, держалась за дверную ручку, провожала дальнозоркими старушечьими глазами удаляющуюся фигуру несчастливой в браке "Ксенички Беляевой". И невольно начала она думать о судьбе своей дочери Людочки… Валерьян Валерьянович чело век издерганный, неуравновешенный, вспыльчивый. Живут они с Людочкой беспокойно, как на горячих угольях. Все чаще возникает у них разговор о разводе. И если он однажды бросит Людочку, то той, быть может, придется так же слоняться с пустым чемоданчиком по Москве и окрестностям, по непонятно очерствевшим близким людям в безрезультатных поисках где обеда, где ночлега…

Марья Степановна достала носовой платок и всплакнула…

Когда минут двадцать спустя дачный поезд, мчавшийся на Москву, тряс и подбрасывал на неровных рельсах Ксению Дмитриевну, она сидела на клейкой вагонной лавочке и думала, что это не поезд подбрасывает и несет ее, а сама судьба. Оторвавшись от мужа, она тем самым оторвалась от почвы, от земли, от жизни, от всего. Жизни у нее сейчас нет. Без корней, без воли, без каких бы то ни было определенных целей, она носится и, вероятно, долго еще будет носиться как пылинка в воздухе.

Что ее ждет?

"…Ни-че-го!.. Ни-че-го!.." – с железной жестокостью от бивали по железным рельсам железные колеса. "…Ни-че-го!.. Ни-че-го!.."

IV

Гаша занимала квартиру на Сретенке, в громадном пяти этажном доме коммуны шоферов.

Ксения Дмитриевна явилась к ней вместо будущего воскресенья в первый же понедельник, то есть на другой день после их встречи на Трубном рынке.

Выражение лица у нее было подавленное, виноватое.

– Я обещала прийти к вам, Гаша, в будущее воскресенье, а пришла сегодня, – едва переступив порог квартиры, начала она свои объяснения. – Это произошло из-за того, что из поездки на дачу я вернулась скорее, чем предполагала. А это вышло оттого…

– Тем лучше, – обрадовалась и засуетилась Гаша. – Тем лучше, что раньше приехали. А я все это время так жалела, что тогда на Трубном рынке не догадалась взять у вас адресочек, по которому могла бы вас отыскать, если бы вы меня обманули и не пришли… Раздевайтесь, садитесь, сейчас поставлю самовар, побеседуем.

– Спасибо, Гаша. Только вы ради меня самовара не ставьте, ни о чем не хлопочите и ничего не устраивайте.

– Как? Вы от чая отказываетесь? А были такая любительница чая.

– Да. Но сейчас я не могу ни пить, ни есть. Очень волнуюсь. Лучше немного погодя, потом.

Она разделась, поправила перед зеркалом свою красивую высокую прическу, села в мягкое кресло, осмотрелась и, как это всегда бывает в таких случаях, для начала разговора спросила Гашу, давно ли она живет в этом доме, довольна ли квартирой…

Гаша с веселым криком вскочила.

– Да! Ведь вы еще квартиру мою не видели! Пойдемте, я вам квартиру свою покажу!

Они встали и пошли по всем закоулкам небольшого, но уютного помещения на каждом шагу останавливались Гаша давала пространные объяснения, точно учительница Ксения Дмитриевна с лицом ученицы стояла и внимательно слушала иногда сама задавала вопросы…

– …Это одна наша комната, самая большая, парадная, вроде как у вас называлась гостиная… Это другая, похуже, потемней, вроде как у вас была спальная… Это калидор. Калидор светлень кий, хламом не заваленный… Это кухня. Кухня просторная, сухая, белье не вешаем, плита исправная, крант зимой не замерзает… Это уборная. Уборную стараемся содерживать в чистоте, часто заходит комиссия, убираем по очереди, как вообще по коммунам…