Любовь к велосипеду - [38]

Уже оставалось немного до финиша, когда навстречу им снова попался открытый судейский «газик». На этот раз, кроме двух судей с повязками, в нем па заднем си​денье был Полосухин. Газик промчался мимо, но потом вдруг затормозил, развернулся на шоссе и пошел вслед за Володей н Крикуиовым, которые, часто меняясь, неслись к финишу.

— Черт побери, — сказал молодой судья в очках. — А ведь этот, без номера, может выиграть гонку. Красиво идет…

-​ Так твой или нет? — раздраженно спросил пожилой судья у Полосухина.

-​ Мой, — ковыряя в зубах зубочисткой, сказал тот. — Бронников его фамилия.

— А как он здесь оказался? Ты его заявлял?..

— Не-а… — ухмыляясь. покачал головой Аркашка. — Самовольно ушел.

Молодой недоверчиво поднял брови.

— А какой у него разряд?

-​ Да никакого, — ухмыльнулся опять Полосухин. — Всего четвертый месяц в секции.

-​ Ни фига себе! — присвистнул молодой судья в очках.

— А что же ты его не заявил на гонку? — спросил пожилой.

— Зелен еще, — прищурил глаза Полосухин. — Индивидуалист. Восстановил против себя всю секцию, со всеми перессорился. А тут еще накануне гонки вообще тренировки забросил, из секции ушел. Характер тот еще…

Жаль, — покачал головой очкастый. — А идет красиво. Того и гляди Крикунвова обставит.

Их «газик» уже нагонял гонщиков, которые, чуть разойдясь на спуске, стремительно мчались под уклон.

— Да, черт возьми! — раздраженно сказал пожилой судья. — Он же не имеет права идти по дистанции без номера. Не имеет права лидировать Крикунова. Ведь мы в таком случае обоих должны дисквалифицировать. Кри​кунов–то хоть знает, что твой не заявлен?

Аркашка с ухмылкой пожал плечами.

— Наверняка не знает, — сказал другой, в очках. — Крикунов бы не стал уходить с ним в отрыв.

Машина поравнялась с гонщиками, и пожилой судья крикнул Володе сердито:

— Сойди с дистанции!.. Ты не заявлен! Слышь, что я говорю…

Володя, будто не слыша, упрямо продолжал крутить, а Крикунов удивленно оглянулся на него, потом на судей, не понимая, в чем дело.

— Перестань его лидировать! — махнул Крикунову судья. — Он не заявлен. Он без номера…

На потном, усталом лице Крикунова так и осталось недоумевающее выражение, но он послушно взял вправо, оставив между своей машиной и Володиной значительный просвет. Теперь они мчались рядом, но каждый сам по себе, а машина с судьями катила за ними следом.

-​ Скажи хоть ты ему, чтоб сошел! — сердито обернулся пожилой судья к Полосухину. — Чепуха, знаешь, какая–то получается…

-​ Не послушает, — махнул рукой Полосухин, по–прежнему ухмыляясь так, будто вся эта ситуация его забавляет.

-​ Нет, надо остановить, — решительно заявил пожилой судья.

Оставь, — попросил молодой. — Красиво идет… Ну, результат не засчитаем, а дистанцию пусть закончит… Слышь, отдай мне этого паренька, — толкнул он в бок Аркашку. — Я из него чемпиона сделаю.

— Да, возьми на здоровье, — пожал тот плечами, будто отдавая что–то пустяковое, не нужное никому.

А пока они решали, Володи с Крикуновым все так же мчались, как связанные, нво уже не один за другим, а рядом, и открытый «газик» с судьями, будто почетный эскорт, сопровождал их.

— Все- таки притормози его, — сказал пожилой судья шоферу. И когда машина поравнялась с Володей, он привстал на сиденье и почти в ухо закричал ему: — Я тебе русским языком говорю: прекрати гонку. Я тебя дисквалифицирую…

Володя лишь яростно мотнул головой и продолжал гонку. Теперь, когда победа, ради которой он поставил на карту все, которой отдал столько сил, близка, его заставляют сойти с дистанции. Ни за что! Пусть они делают с ним что хотят, но он закончит эту гонку и будет на финише первым!

А дорога уже извилисто–круто спускалась с холма на зеленую равнину, в конце которой, чуть ближе первых городских домов, различались стоящие в ряд автобусы, толпа возле них и красная полоска финишного створа. Этот открывшийся перед ним простор, эта изумрудная ширь полей и красная черточка финиша вдали словно позвали его, и Володя решил: пора!

Здесь, на крутом вираже, дорога уходила влево. Он поставил самую большую передачу и рванулся вперед. Он не оглядывался на соперника, он просто знал, что должен мчаться, как можно быстрее и как можно дольше поддерживать максимальный темп. Он не оглядывался, но почувствовал за спиной ответный рынок Крикунова, который приотстал было, но уже включил свои «шатуны» на полную мощность и в любой момент мог выскочить вперед…

Набранная скорость была так велика, что на вираже Володю сильно занесло вправо. Резко наклонив машину, выставив колено, впаявшись ладонями в руль, он попытался срезать поворот у самого края обочины, которая обрывалась крутым откосом, усеянным крупными глыбами камней. Он пытался, он делал все как надо, во в сотую долю секунды, молниеносным сознанием понял вдруг, что набранная скорость слишком велика и новая, еще необкатанная им машина не впишется в поворот… И когда колеса залихорадило на мелких камешках обочины, он уже знал, что ни затормозить, ни вывернуть не удастся и сейчас он загремит…

Переднее колесо с треском врезалось в каменную глыбу на кромке откоса. Какая–то грубая неодолимая сила рванула у него из рук руль и выбросила из седла… И в это мгновение, в долю мгновения, такую короткую, что он ощутил себя зависшим, как бы застывшим в падении, перед глазами, застилая все, промелькнуло уже знакомое видение: