Свадьба у дочери будет такая, какой сама Мария и не видывала. Шутка сказать, угощение готовить Гуртовые пригласили повара из ресторана, а стол сервировать и блюда подавать будет официант в белой манишке с «бабочкой». Гостей больше ста человек, одних машин, когда поедут регистрироваться в загс, наберется дюжина. В общем, свадьба будет такая, чтоб долго о ней говорили, чтоб запомнилась на всю жизнь. В этом и они, Калинкины, и Гуртовые были заодно. Не все между ними согласие, а тут никаких разговоров: во сколько бы свадьба Жоры и Любы ни обошлась, будет не хуже, чем у людей.
У Гуртовых, конечно, возможностей больше. У Доры не только в поселке, но и в городе такие связи — только держись. Даже регистрировать молодых в загсе будет не просто сотрудница, а депутат Пчелякова — специально по просьбе Доры Павловны. Скажи еще недавно — не поверила бы. Временами Мария ловила себя на том, что, как девчонка, с любопытством ждет этой свадьбы: интересно посмотреть. Даже голова кружится, как представишь себе. Да, умеет Дора жить, ничего не скажешь! Деловая женщина.
Гуртовые — заметное семейство в поселке, что и говорить, лестно с такими породниться. И Жорка у них видный парень, плечистый, кудрявый такой. Небось все девки Любочке завидуют. Да и она тоже, нечего сказать, всем взяла. Они, Калинкины, тоже ведь не из последних, хотя до Гуртовых, им, конечно, далеко. У тех «Жигули» новенькие, а не старый залатанный «Запорожец», да и обстановка в доме не сравнишь. Один гарнитур арабский спальный чего стоит!
Сватья прямо сказала еще на сговоре, что они, Гуртовые, на свадьбу денег не пожалеют. Стало быть им, Калинкиным, тоже нельзя отставать. Конечно, у них не такие тыщи, но пришлось им с Ваней тоже потратиться, хоть за машину еще не все выплачено. Пришлось у родственников занять, в кассе взаимопомощи ссуду взяли. Зато уж у Любочки такое приданое, так ее одели, словно куколку. У самих никакой свадьбы не было, так хоть на дочкиной погулять. Главное застолье будет в доме жениха, как положено, а сюда лишь после регистрации приедут перекусить. Но ведь тоже надо не ударить в грязь лицом, так принять, чтобы все довольны были. Да и есть чем угостить: холодильник от закусок ломится, в чулане, в погребе на всю зиму припасено.
Удачно получилось, что и дом как раз заново отделали — не стыдно людей пригласить, людям показать. К свадьбе обои новые наклеили, дорогие, финские, полы заново покрасили — как в зеркало смотреться можно. В зале стенка импортная — войдешь, душа радуется. Но всего больше новая люстра Марии нравится, весь дом украшает. Дора Павловна помогла достать. Не такая уж дорогая — а блестит, переливается, глаз не оторвать. Нелегко все далось, все досталось. Сколько забот и трудов это стоило. Но зато дом у них теперь полная чаша, и дочь выросла, замуж выходит — только бы жить! Даже не верится иной раз, что наконец-то во всем лад и достаток, непривычно как-то.
Хлопоча по дому, готовясь к завтрашнему торжеству, Мария чувствовала себя так, словно у самой начинается новая жизнь. Тревожно и радостно было на душе. Будто кончилась бесконечная череда трудов и забот, и начинаются праздники — все сразу. Тут и в доме после ремонта, как будто новоселье справили, и свадьба дочкина завтра, и их с Иваном через полгода серебряный юбилей. Такое чувство, словно годы и годы тянули в гору, привыкли уже, притерпелись, и вот наконец вершина — а дальше жизнь стелется гладкой скатертью. Даже страшновато с непривычки. Сердце заходилось, щемило, и тогда она старалась не думать о празднике, о радости, переключиться на заботы.
Все-таки удачно выбрали время для свадьбы. Так получилось, что все домашние дела переделаны, огород убран, картошку выкопали, в погреб ссыпали. И погода на удивление: октябрь, а тепло, прямо как летом. Солнце ласковое, приветливое, словно напоследок теплом одаривает. Высоко в ясном небе голуби играют, трепещутся. Дальняя роща за околицей как пестрый букет стоит, сияет желтой, оранжевой, а местами рдеет багровой листвой. На яблонях за окном еще поздние яблоки наливаются средь поредевшей листвы. Но тонкими проблесками уже сквозит между веток осенняя паутинка, напоминая о близком инее по утрам… Бабье лето — любимая пора. Столько намотаешься на работе, да на огороде, да по дому с вечными хлопотами, что только об эту пору и вздохнешь. А то и голову поднять некогда. Господи, сколько же красоты вокруг! Так сидела бы и смотрела хоть на эту же паутинку. А то пойти в лес, побродить по шуршащим, сладко пахнущим листьям, послушать редкий осенний посвист птиц, проследить за клином журавлей, высоко в поднебесье улетающих к югу, сорвать последнюю переспелую ягоду, ощутить на губах ее терпкий вкус. Сколько же лет она в лесу не была?..
Молодыми они с Иваном любили побродить по лесу, посидеть у ручья, поваляться где-нибудь в лугах на стожке сена. У него был велосипед, Мария садилась на раму — худенькая была, не то что теперь — и айда, куда глаза глядят. Иной раз возвращались темной ночью. Она светила на дорогу фонариком — светлое пятно бежало впереди, а вокруг тьма-тьмущая, страшно даже. Но сильные руки Ивана обнимали ее — он нарочно перехватывал руль поближе, чтобы теснее обнять. Она ощущала его горячее дыхание на шее, и сладко было так, что неудобной жесткой рамы под собой не чувствовала, будто невесомая плыла в ночи. На проселочной дороге попадалась ухабы. Бывало, не углядев яму во тьме, Иван терял руль, и они падали в мягкую придорожную траву. Фонарик гас, Мария не очень сердито ругалась, вырываясь из крепких объятий Ивана. А он не спешил подняться, притворно охал, что ногу зашиб, а сам в темноте искал ее губ своими горячими губами, и она, отбиваясь, не очень-то пряталась от его поцелуев. Потом со смехом ползали по траве, ощупью искали пропавший фонарик, поднимали на дороге велосипед и дальше брели пешком, потому как видны уже были огоньки села, а хотелось продлить этот путь до дома, до расставания у крыльца.
