Любовь и так далее - [50]

Я не знаю, почему Стюарт тогда рассказал вам, что у меня был любовник. Я поделилась с ним по секрету, а он повел себя, как репортер желтой прессы у вас в стране. Впрочем, он тогда переживал тяжелые времена, его брак распадался, так что я, наверное, его прощаю.

Но раз уж вы знаете, тогда я кое-что расскажу. Он — Алан — был англичанин, он был женат, и нам обоим было… нет, о возрасте я умолчу. Пусть это будет мой маленький секрет. Скажу только, что к тому времени он был женат уже тридцать лет или около того. Поначалу это был только секс. Я вас не шокирую? Но отношения между мужчиной и женщиной — это всегда первым делом секс, кто бы что ни говорил. Да, тут и желание избавиться от одиночества, и общие интересы, и разговоры, когда не можешь наговориться, но прежде всего это секс. Он говорил, что когда столько лет занимаешься любовью с женой, это можно сравнить с тем, как будто ты изо дня в день ездишь одной и той же дорогой и знаешь все ее повороты и все дорожные знаки. Сравнение показалось мне не galant.[134] Но мы договаривались — как договариваются любовники, вслух или по негласному соглашению, — говорить друг другу только правду. В конце концов, столько лжи говорилось каждый раз, просто чтобы мы могли встретиться. И я подала пример. Я сказала ему, что не собираюсь еще раз выходить замуж, и жить с мужчиной я тоже не собираюсь. Это не значит, что я никогда ни в кого не влюблюсь, но… в общем, я все ему объяснила. И честно сказать, я уже начинала в него влюбляться, когда приключился… тот случай.

Он приехал ко мне на выходные. Он жил далеко, милях в двадцати. Я всю неделю была занята, и когда он приехал, я сказала, что нам надо съездить в магазин и купить поесть. Мы поехали в «Вейтроуз», поставили машину, взяли chariot — тележку, — мы говорили о том, что я приготовлю на ужин, мы собирали продукты в тележку, я старалась набрать побольше, чтобы не ездить потом самой, я расплатилась на кассе своей карточкой «Вейтроуз». Когда мы вернулись к машине, я заметила, что он как-то вдруг погрустнел. Я ничего не спросила; сначала — нет. Я ждала, что он будет делать, — в конце концов, это он вдруг расстроился непонятно с чего, а не я. И он был героем, потому что он тоже начал в меня влюбляться, а для любви нужен героизм. Я имею в виду, героизм — чтобы сражаться с собой, со своим собственным характером.

Мы замечательно провели выходные вместе, и уже в самом конце я спросила его, почему он вдруг погрустнел тогда, в супермаркете. И он снова весь помрачнел и сказал:

— Моя жена тоже расплачивается по карточке «Вейтроуз».

И вот тогда я все поняла. Я поняла, что у нашей связи нет никакой надежды. Дело было не только в карточке, разумеется. Дело было в стоянке перед супермаркетом, в тележке, в поездке в пятницу вечером по магазинам, в осознании кошмарного факта, что твоя любовница, как и твоя жена, тоже закупается рулонами бумажных кухонных полотенец. И ему надо было ходить по тем же проходам, с теми же полками, пусть даже их разделяло двадцать миль. И, может быть, он подумал, что уже очень скоро и со мной будет все то же самое. Ничего нового.

Я его не винила. Просто мы по-разному относились к любви. Я наслаждалась единственным днем, выходными, внезапно выпавшим временем побыть вместе. Для меня любовь — это что-то хрупкое, переменчивое, fugace,[135] анархическое, и я отдаюсь любви полностью, не раздумывая. Для него любовь — во всяком случае, он так думал и не мог избавиться от этой мысли, — отнюдь не волшебное состояние, по крайней мере, не только волшебное состояние, а скорее начало дороги, которая рано или поздно приведет к карточке «Вейтроуз». Он уже просто не мог думать иначе, хотя я говорила ему, что не хочу ни с кем жить вместе, не хочу снова замуж. Так что — по-своему, к счастью, — для него все прояснилось рано, а не поздно.

Он вернулся к жене. И — я говорю это не для того, чтобы продемонстрировать добродетель, — когда он вернулся, он стал счастливее. Он получил хороший урок кухонных полотенец. Ну и что вы на это скажете? В наше время басни Ла Фонтена разыгрываются в супермаркетах.

МИССИС ДАЙЕР: Что? Говорите громче. Я лейбористка, вам это хотелось узнать? Всегда была лейбористкой. И мой покойный супруг тоже был лейбористом. Сорок лет, и ни разу не поругались. Я готова присоединиться к нему. Или вы что-нибудь продаете? Мне ничего не нужно. И в дом я вас не впущу. Я читала в газете про таких, как вы. Вот почему у меня счетчик снаружи висит, а не в доме. Так что идите-ка вы подобру-поздорову своей дорогой. Я закрываю дверь. Я лейбористка, если вам это хотелось узнать. Но если вам нужен мой голос, придется прислать за мной машину. У меня ноги больные, я не выхожу. Да, я уже закрываю дверь. Мне ничего не нужно. Спасибо.

ТЕРРИ: Ну, вы знаете, как это бывает: когда ты влюблена, человек, в которого ты влюблена, кажется таким… особенным. Слова, которые он говорит, то, как он тебя обнимает в постели, то, как он водит машину. И ты думаешь: еще никто так со мной не разговаривал, никто так не занимался со мной любовью, никто меня так не возил. Хотя, разумеется, это все у тебя уже было. И в этом нет ничего нового или хоть сколько-нибудь необычного. Если, конечно, тебе не двенадцать лет, и это не первый твой мальчик. Просто ты этого не замечала раньше, или замечала, но забыла. И если он говорит тебе что-то, чего ты действительно не знала раньше, или ты делаешь что-то такое, чего ты раньше не пробовала, пусть даже какую-то мелочь, тебе это кажется таким особенным, что хочется кричать от счастья, и ты говоришь себе: вот он, тот человек, с которым мне хочется прожить жизнь.