Любовь и память - [59]

— Да ведь и ты не Пушкин!

— Я? — Зиновий выпрямился и окинул быстрым взглядом зал. Увидев в дальнем углу свободную койку, взял чемодан и резко сказал Лесняку: — Я не Пушкин, а Радич. Запомни, невежда! Ра-дич!

— Тьфу, сумасшедший! — крикнул Михайло вслед гордо удалявшемуся Зиновию, который уже пробирался между койками в дальний угол.

Михайло лег и натянул на себя одеяло. Сперва он возмущался беспардонным поведением Радича, ворвавшегося на рассвете в общежитие и ни за что ни про что обозвавшего его невеждой, но потом подумал: «Напрасно я обидел парня! Ведь он хотя и с гонором, но все же доверчиво раскрылся передо мной».

Его размышления прервал толчок в бок. Не успев опомниться, услышал над самым своим ухом веселый голос Бессараба:

— Просыпайся, Лесняк, пора на лекции.

— Что за глупые шутки?! — рассердился Михайло. — Ты же не в коровнике — в университет приехал. Или еще не дошло до тебя?

— Ого, каким важным стал! — добродушно откликнулся Бессараб и стянул с Михайла одеяло. — Не валяй дурака — вставай!

Михайло привстал и, обхватив голые колени руками, какое-то время со злостью смотрел на смеявшегося Миколу, а потом и сам рассмеялся. Ему нравился Бессараб, этот стройный смуглый парень, неутомимый весельчак. Они познакомились, когда вместе сдавали экзамены. За эти две недели и сдружились.

Микола бросил одеяло на койку и, усевшись напротив Лесняка, почти ласково предложил:

— Пойдем сполоснемся холодной водицей. Перед лекциями надо успеть и в столовую заглянуть. Ну, айда!

Первокурсников, которым не хватило места в старом университетском общежитии, частично расселили в спортивном зале, находившемся в корпусе биофака. Сюда попали преимущественно литфаковцы, поскольку их факультет был открыт лишь в этом году.

Аудиторию для литфака выделили на втором этаже того же биокорпуса. Заняв места, студенты положили на столики свои новенькие тетради и вышли в длинный, проходивший через весь корпус, полутемный коридор. По ступенькам в одиночку и группами поднимались первокурсники. До начала занятий оставалось полчаса, и в коридоре было шумно. Сквозь этот шум то и дело прорывались восторженные выкрики и веселый смех. Здесь встречались старые друзья и недавно познакомившиеся первокурсники. Компанейский Микола Бессараб встретил девушку, с которой вместе сдавал какой-то вступительный экзамен, взял ее под руку и, прямой, как буковая палка, откидывая в сторону ноги, вышагивал по коридору. Его широкие штаны непрестанно колыхались в такт его шагам. Михайло стоял, опершись спиною о лестничные перила, и рассматривал это бурливое скопище.

Около него остановились двое: один — щупленький и низенький, с узенькими черными глазами, скуластый, монгольского типа человек, улыбавшийся ему, Лесняку, а другой с независимым видом посматривал по сторонам. Щупленький, переступая с ноги на ногу, нетерпеливо потирал ладони, иногда поглаживая свой запавший живот, как проголодавшийся перед накрытым столом, и, радостно хихикая, приговаривал:

— Лесняк? Я же говорю Андрею: «Убей меня на месте — вон тот, облокотившийся о перила, — Лесняк». Здравствуй, — он протянул Михайлу руку. — Я — Матвей Добреля, а вот эта человечина — Андрей Жежеря.

Жежеря, не поворачиваясь к Лесняку, ткнул ему свою жесткую пятерню и энергично пожал руку. Андрей был на голову выше Добрели, полный и немного сутуловатый, с огненно-рыжими волосами, зачесанными набок так, что несколько прядей знаком вопроса ниспадали на его широкий, с двумя поперечными морщинами, лоб. Лицо круглое, глаза под рыжими бровями — карие, с желтоватыми отблесками. На нем была золотисто-рыжая шелковая безрукавка и широкий, повязанный крупным узлом золотисто-полосатый галстук, слегка съехавший набок. От этого он казался весь позолоченным.

Добреля, сияя, продолжал:

— Я о тебе, Лесняк, давно слышал. Стихи твои читал. Мы же с тобой соседи. Я — из Покровского района. Около года там в газете проработал и вашу районную в порядке обмена получал. В ней твои стишки и читал. — Он с улыбкой обратился к своему товарищу: — Вот, Андрей, мы и познакомились с живым поэтом.

Жежеря как-то неохотно, через плечо смерил Михайла оценивающим взглядом и обратился к Матвею:

— Что ж, ясновельможный хан, скоро звонок, пойдем завершим обход этой дикой орды.

Они затерялись в толпе. Михайло с трудом сдерживал удовлетворенную улыбку. Ему льстило, что кто-то здесь уже знает его, величает поэтом. «А тот, другой, видимо, оригинал… Держится подчеркнуто независимо», — подумал Лесняк.

Прозвенел звонок, и бурлящая толпа начала растекаться по аудиториям.

II

Михайло еще издали заметил: за столом, где уже сидел Микола, свободного места не было. Пришлось пристроиться на краешке стола, за которым сидели девушки.

За кафедрой тем временем появился плотный человек средних лет с серебристо-седой шевелюрой, смотревший мягким взглядом в зал. Это был известный профессор Лещенко, автор учебника украинского языка для средней школы. Еще недавно по этому учебнику учился и Михайло. Теперь он будет слушать лекции самого автора: Лещенко читает здесь курс языкознания.

Лесняк раскрыл тетрадь, записал название первой темы и попытался записывать слово в слово, но, как ни старался, не успевал. Отчаявшись, бросил писать и, устремив взгляд на профессора, стал внимательно слушать. Тот как раз называл имена ученых — Потебни, Виноградова, Ушакова… Лесняка мало интересовали эти имена, и лекция стала ему надоедать. Он изредка стал поглядывать по сторонам, осматривал своих однокурсников и приметил, что все девушки старательно конспектируют лекцию. Большинство парней только слушали, некоторые изредка перешептывались. И что интересно: городские девушки и парни сидели за столами вперемежку, а сельские — отдельно. Немало городских девушек — с подкрашенными губами и подведенными бровями.