Любовь и память - [44]

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей…

Много хлопот доставил Михайло Василю своими беспокойными письмами. Перед тем как написать ответ, Василь часами просиживал в библиотеке пограничного отряда, отыскивая в книгах толкования смысла жизни, советовался со своими товарищами. Его письма пестрели цитатами из книг Горького и Николая Островского, Шевченко и Гейне. Эти цитаты вынуждали Михайла перечитывать произведения этих и многих других писателей. Тогда же на помощь к нему пришел и его старый учитель Алексей Васильевич Гелех.

Гелех приехал в Сухаревку осенью двадцать шестого года, поселился в обычной крестьянской хате рядом со школой. Возле своей хаты посадил садик, развел виноградник. Учитель просто и уверенно вошел в жизнь села, и не было такой семьи, в которой он не побывал, не оказал бы ей какую-либо помощь.

Когда Михайло учился во втором классе, весной заболел его отец. Снег уже сошел, земля просохла, кое-кто из соседей успел уже проложить первую борозду на своем поле. А отец лежал в постели, укрытый тулупом, скрежетал зубами и чуть не плакал, что в такое время ого одолела хвороба: он был весь мокрый от пота, в жару, задыхался — сильно болело горло.

Вечером сказал матери:

— Придется позвать Алексея Васильевича. Поклонись ему и попроси — пусть выручает, иначе и до утра не дотяну: опухло горло — дышать не дает.

Михайлик и Олеся притихли на печке, напуганные отцовскими словами. Пришел Алексей Васильевич и, едва переступив порог, с деланной строгостью сказал:

— Негоже вылеживаться в такое время. Негоже. Земля ждет хозяина, а он в постели нежится.

— Если бы это от нас зависело, — с трудом проговорил отец.

— От вас и зависит, человече, — возразил Гелех. — Только от вас. Запахло весной, а вы на радостях о своем здоровье и обо всем на свете забыли. Знаю вашу хлеборобскую хватку. А первые весенние дни коварны: сырость, сквозняки…

Он неторопливо снял шапку, пальто, помыл руки над ведром, стоявшим у порога, и подошел к больному. Осмотрев горло отца, помассажировал шею под самым подбородком и весело проговорил:

— С этой болезнью быстро расквитаемся. Дадим ей два дня сроку.

Алексей Васильевич велел больному выпить кувшин горячего молока со смальцем, оставил какие-то порошки для полоскания и ушел, пообещав наведаться утром.

Еще не приняв лекарств, отец с блаженной улыбкой обратился к матери:

— А знаешь, мне уже легче стало. Вот чудодей наш Васильевич!

— Он не столько лекарствами, как своими словами помогает, — сказала мать. — Вот уж доброй души человек!

Утром отцу стало значительно лучше. Когда пришел Гелех, родители со слезами на глазах благодарили его за лечение. Мать из сеней внесла в фартуке десяток яиц, поклонилась:

— Будьте добры, не откажитесь, возьмите. Простите, денег у нас нет…

Учитель рассердился:

— Ни-ни! И не просите, и не злите меня. — Затем задумчиво взглянул на Марию — она с такой мольбой смотрела на него! — сказал примирительно: — А коли так, я заплачу за них…

Лесняк, как и предвидел Гелех, через два дня выздоровел. Он часто и тогда, и через много лет с сердечной благодарностью вспоминал, как учитель вылечил его от простудной болезни.

Теперь, конечно, не диво — вылечить от простуды. Но в те времена в деревне столько людей умирало преждевременно.

Так умер Санька Горлач, черноволосый, розовощекий парень с их улицы. Внезапно умер. Бабушка Михайлика говорила, что от солнечниц.

— А что такое солнечницы? — спрашивал Михайлик.

— В животе болело, — отвечала бабушка. — Ломило бедного, корчило. А учитель как раз в отъезде был.

Потом уже Гелех сказал, что у Саньки был гнойный аппендицит.

Но кто мог установить диагноз, кто мог подсказать, где искать спасения, если Гелеха не было в селе? Катар, язву и всякие другие желудочные заболевания называли одним непонятным и страшным словом — солнечницы.

Алексей Васильевич знал и хлеборобскую науку. В Сухаревке не было лугов и выпасов. Учитель посоветовал сеять травы, сам выписал семена суданки, люцерны, клевера…

Многих и радовала и удивляла доброта учителя. Каждую осень, когда поспевал виноград, Алексей Васильевич угощал им своих учеников, а нередко, наполнив янтарными гроздьями лукошки, отсылал их в самые бедные дворы, где было много детей или были больные.

Щедрость учителя сбивала с толку богачей, отличавшихся непомерной жадностью и скупостью. Когда в селе случились два пожара, подозрение пало на Корнея Рудокваса, далекого Ванжулова родича, тоже кулака. Сакий арестовал Корнея, и допрашивали его вместе с Гудковым в сельсовете. Рудоквас упорно отметал обвинение. Гудков между прочим спросил его:

— А кто, по-твоему, мог бы поджечь хату Гурия?

— Скажу кто, — не задумываясь выкрикнул Корней. — Этот человек не то что хату, всю слободу может огнем сжечь. Учитель наш, Гелех.

Гудков и Сакий удивленно уставились на Рудокваса.

— Что так смотрите? — кричал Корней. — От Гелеха можно всего ожидать! Сами подумайте: толчется человек с весны до осени в своем саду и на винограднике, а потом яблоки, груши, виноград раздает голытьбе. Без единой копейки отдает. Разве же человек, который в своем уме, пойдет на такое?..