Любовь и память - [218]

Был воскресный день. Лесняки после завтрака взялись каждый за свое дело: Михайло за письменным столом готовился к очередной лекции, а Ирина хлопотала на общей с соседями кухне. И в эти вроде бы спокойные минуты в комнату из коридора донесся какой-то шум, потом вошла Ирина, плотно закрыла за собою дверь и тихо сказала:

— Михайлик! Там к тебе какой-то капитан-танкист ломится. Кажется, из этих, только что прибывших. Усатый такой. Видимо, на постой… — И с испугом добавила: — А где же мы его устроим? У нас такая теснота.

— Отказывать неудобно, — сказал Михайло. — Раскладушку поставим. Думаю, он ненадолго…

В дверь постучали, и раздался грозный голос:

— Как это понимать, наконец? Здесь живет Михайло Лесняк или нет?

Дверь раскрылась, и капитан в новенькой форме, с орденами и медалями на груди, с плащ-палаткой на руке, остановился на пороге. Ирина отошла в сторону, а Михайло, поднимаясь со стула и всматриваясь в гостя, вдруг раскинул руки и с криком: «Вася!» — бросился к нему.

— А, прячешься? От кого прячешься, морячок?! — смеясь воскликнул Василь, тоже разводя руки для объятий. — Думал, я тебя не найду? А я тебя, вишь, нашел и на краю света!..

Ирина, поняв, кого она сразу не впускала в комнату, смущенно стояла в сторонке и смотрела, как братья сжимали друг друга в объятиях и что-то радостное выкрикивали.

Вытирая слезы, глядя с интересом на Ирину, Василь проговорил:

— Ну и нашел себе женушку! Твоего родного брата в дом не впускает. Я к ним от самого Берлина через такую даль пробился, а здесь заслон выставили… — И обратился к Ирине: — Значит, это вы и есть Ирина? А я, как видите, Василь Лесняк, — сказал он, протягивая ей руку.

— Простите, пожалуйста, — проговорила Ирина, — у Михайлика есть ваше фото, но усы… Они так вас изменили…

— И не только усы, — бросив плащ-палатку на спинку кровати, продолжал Василь. — И годы, и война… Дважды в госпиталях лежал после ранений… Это не молодит и не красит. Но грешно жаловаться. Я — жив. А сколько наших осталось там, в полях… С вами, Ирочка, я очень рад познакомиться.

Михайло поставил посреди комнаты стул, усадил брата. Ирина взяла у него из рук фуражку и повесила на вешалку.

Опустившись на стул, гость окинул взглядом комнату, спросил:

— Как же вы здесь? Вижу — живы, здоровы, а это уже большое счастье…

— Мы что! От нас война была далеко, — сказал Михайло, тоже садясь на стул. — Рассказывай о себе. Как ты здесь оказался?

— Прибыл на старое место дослуживать. Выходит, что все возвращается на круги своя. Здесь я когда-то начинал. Помнишь, как в песне поется? «И на Тихом океане свой закончили поход…» Мы не раз эту песню затягивали в дороге.

— Оно-то так, — проговорил Михайло. — Но не только вы… Уже давно сюда прибывают войска. Эшелон за эшелоном, ежедневно… Неужели без передышки завяжется сабантуй с самураями?

— Кончать с войной, так уж одним заходом, — как-то неуверенно проговорил Василь. — Это, конечно, мое личное мнение. У меня к самураям свой особый счет. У озера Хасан, на высотах Заозерной и Безымянной, немало моих друзей полегло. Как ты считаешь — за них надо поквитаться? Да и не только за них. И за вас тоже. Вы здесь четыре года жили в напряжении…

— Да, — сказал Михайло. — Четыре года, считай, не выпускали из рук оружия. И на что рассчитывает микадо — не понимаю. Германия разбита, а Япония, ее союзница, отклоняет Потсдамскую декларацию, призывающую ее прекратить войну. Может, денонсация нашим правительством пакта о нейтралитете насторожила японцев? Чувствую, что начнется, но — когда?

— Наше командование ничего определенного не говорит; вероятно, никто не знает. А что решено в верхах? Догадаться не трудно: с самураями сцепиться придется. Наше дело солдатское — ждать приказа.

Ирина, шмыгнувшая из комнаты, вернулась и сказала Василю:

— Я приготовила для вас умыться, Михайло вам все покажет. И пока вы покурите, я накрою стол.

— Как я соскучился по семейному уюту! — проговорил Василь, вставая. — Даже не верится, что и я когда-нибудь дождусь…

— Уже не долго ждать, — с благодарностью взглянув на гостя, весело сказала Ирина.

Василь и Михайло вышли из комнаты. Не успели они докурить свои папиросы, как хозяйка, уже в новом платье, прихорошившаяся, открыла дверь и пригласила дорогого гостя к столу.

…Вечером собрались у старых Журавских. Михайло и Ирина пригласили по такому случаю и своих друзей: семью Мещеряковых, Лашкова и Васильева, пришедших со своими подругами. Теперь все они — Лашков и Васильев, Мещеряков и Михайло — носили звание старших лейтенантов. Ирина несколько дней тому назад стала лейтенантом. Друзья поздравили ее, а Михайло, обратившись к брату, сказал:

— Ты, Вася, обскакал меня — и капитаном стал, и батальоном командуешь, и грудь в орденах.

— Но я ведь имею и два ранения, если не считать того, что на Хасане получил, — сказал Василь и улыбнулся. — Должна же быть хоть какая-то справедливость.

По дороге к Журавским Михайло с Ириной и с братом заглянули на берег бухты Золотой Рог, на постоянную стоянку катера Сагайдака, — Василю хотелось повидаться с земляком. Катер стоял на рейде, однако Гордея на нем уже не было: его, как оказалось, списали в какую-то береговую часть, по его просьбе. Для Михайла это было неожиданностью: он недавно виделся с Сагайдаком и тот даже не намекнул на это. А у Журавских Лесняк узнал от Лашкова, что недавно Савченко и Климова тоже перевели в какую-то береговую часть. Подобные перемещения на флоте — явление обычное, и Михайло не придал этому факту особого значения.