Любовь и память - [220]

— Я подумал: «До каких пор Михайло будет киснуть в тех четырех стенах своих курсов? Ведь мы с ним прекрасно сработались — помотались по многим частям и кораблям». — И, склонившись к Михайлову уху, шепнул: — Я нюхом чую — здесь порохом запахло. Вот я и подкинул идейку редактору: стоило бы, мол, приобщить дополнительные резервы, хотя бы, к примеру, опытного газетчика Лесняка… И как видишь — клюнуло.

— Искренне благодарен тебе, — сказал Михайло.

— Знай наших! — подмигнул Андрей и, помахав на прощание рукой, пожелав «три фута под килем», побежал в свою фотолабораторию.

Главный редактор газеты, капитан 1-го ранга, поинтересовался его здоровьем и тут же сказал, что сам видит — здоровье нормальное, настроение боевое, значит, можно перейти к делу.

— Службу у нас начнете с такого задания, — сказал редактор. — Завтра отправитесь на остров Русский, там в старых казармах найдете морской десантный отряд старшего лейтенанта Леонтьева и поживете у него неделю, присмотритесь к матросам и командирам, может, что-нибудь и напишете. Одним словом, мне вас не учить. Затем мы найдем способ, как передать вам дальнейшие указания.

Прощаясь, редактор сказал, что завтра в восемь утра от мыса Эгершельд ну Русский отправляется торпедный катер.

Когда Михайло вернулся домой и рассказал Ирине о разговоре с редактором, она, сцепив пальцы рук, глядя на Михайла, проговорила.

— Это — война!

Михайло погладил ее, как маленькую, и тихо сказал:

— По всему видно, что войны нам не миновать, но когда она начнется — никто не знает, а значит, и нет повода для волнений.

Ирина начала собирать его в дорогу, а он, задумавшись, стоял в сторонке. Ему вспомнилось, что сразу же после денонсирования нашим правительством пакта о нейтралитете в Японии произошла смена кабинета и новый премьер — адмирал Судзуки — заявил: «Япония будет неуклонно продолжать движение вперед до успешного завершения войны». Даже после капитуляции Германии японская военщина кричит о своей вере в окончательную победу Японии.

— Может, конечно, так случиться, — вслух размышлял Михайло, — что самураи опомнятся и прекратят военные действия против союзников, прекратят провокации против нас, полностью капитулируют. Это диктуется здравым смыслом. Ну, а если они не капитулируют, придется, Иринка, и нам повоевать. Думаю, что года за два, не больше, мы с ними справимся, и потом надолго, если не навсегда, настанет мир.

Ирина слегка всплеснула руками:

— Еще два года?

— Ну, это в крайнем случае, — виновато усмехнулся он. — Кто может угадать? Жизнь покажет.

Лесняк не мог знать в то время, что на Ялтинской конференции в феврале 1945 года союзники подписали соглашение, предусматривавшее вступление Советского Союза в войну с Японией через два-три месяца после капитуляции Германии. Не знал Михайло и того, что к концу июля количество войск на Дальнем Востоке было удвоено, что уже созданы три фронта — Забайкальский, 1-й и 2-й Дальневосточные — и что главнокомандующим здесь назначен маршал Василевский, который прибыл в свой штаб в район Читы с готовым планом наступательных операций, что он уже проинспектировал войска. Не мог знать Лесняк и того, что 1-й Дальневосточный фронт под командованием маршала Мерецкова во взаимодействии с Тихоокеанским флотом должен был начать наступление с Приморья, что все уже было готово для этого.

Ирина и Михайло поднялись еще до рассвета, а когда посветлело, вышли из дома. И когда показалось из-за горизонта солнце, они сошли с трамвая на привокзальной площади и направились к мысу Эгершельд, что вытянулся длинным языком между Амурским заливом и бухтой Золотой Рог. Они шли по узкой каменистой дороге, по обеим сторонам которой без какого-либо порядка, вразброс стояли старые деревянные бараки и маленькие закопченные домики.

Остановившись неподалеку от стоянки катера, Михайло положил руку на плечо Ирине и сказал:

— Не хмурьтесь, товарищ лейтенант, и не грустите. Скоро вернусь.

— Наивный мальчик, зачем ты меня уговариваешь? — спросила Ирина и припала щекой к его груди. — Ты и сам не знаешь, когда вернешься. А я… я буду думать о тебе и каждую минуту ждать. Хочу, чтобы ты знал это.

Он обнял ее.

— Мы с тобой так прощаемся, будто и впрямь на войну меня провожаешь. Вон погляди, какой ясный день, и спокойно иди домой. Если задержусь — через редакцию дам знать.

Как только Лесняк вступил на катер, раздалась команда отдать швартовы. Катер выбирался на простор, отдаляясь от берега, на котором стояла Ирина и махала рукой.

…Лесняку не приходилось бывать на Русском острове, однако он легко нашел старые, еще в царские времена построенные казармы с толстенными стенами, сводчатыми потолками и маленькими, как в крепости, окнами. Казармы, видимо, долго пустовали — стены повлажнели, покрылись большими рыжеватыми пятнами, по ним местами даже сочилась вода.

В узком полутемном коридоре, у тумбочки, стоял дебелый матрос с повязкой на рукаве и с висевшей на его груди хромированной дудкой. Дудка на флоте — неизменная принадлежность боцмана и вахтенных. Матрос, все более хмуря брови, присматривался к Лесняку. Михайлу показалось что-то знакомое в волевом лице этого моряка. Вдруг матрос выпрямился и поднес руку к бескозырке: