Любовь и память - [212]

— Не идите за мной! И не садитесь в один трамвай со мною.

Им оставалось шагов сто до остановки. Потом он видел, как Ирина почти на ходу вскочила на ступеньку и вошла в вагон.

Утром он приехал на курсы за час до занятий. Сидел в преподавательской (ее еще называли офицерской), просматривал конспект лекций… Скрипнула дверь, и… робко вошла она. Немного постояла, тихо поздоровалась и, подойдя к столу, села неподалеку от Михайла, начала пристально изучать свои пальцы. Не поднимая на него глаз, обронила:

— Часы остановились. Боялась, что опаздываю, а еще никого нет.

— А я уже не в счет? — невесело сострил он.

— Ну зачем вы так? Кроме вас, конечно, — ответила она. Ирина, все так же пристально разглядывая свои пальцы, проговорила:

— Я нистолечки не спала, — и показала на кончик мизинца.

— И я в таком же грехе должен сознаться, — покачивая головой, ответил он.

Они посмотрели друг на друга, и взгляды их словно соревновались: кто кого пересмотрит. Вдруг Ирина закрыла лицо руками и начала весело смеяться. Лесняк сперва удивился, но, глядя на нее, рассмеялся и сам.

В этот момент дверь раскрылась и в преподавательскую широким шагом вошел Батавин. Он небрежно бросил на стол свой портфель и деловито спросил:

— Что здесь происходит? И по какому поводу столько смеха, что хоть лопатой выгребай?

Смутившись, Ирина ответила ему:

— Во-первых, здравствуйте, Борис Николаевич, а во-вторых, Михаил Захарович, оказывается, мастер рассказывать смешные истории.

— Это не истории, а сущая правда, — нахмурился Лесняк.

— Так, может, и меня посвятите в эти дела? — спросил Батавин.

— Повторяться в таких случаях не следует, — ответил Лесняк. — Потерпите до вечера, я дома расскажу вам в ином варианте.

— У-у, жадина! — проговорил Батавин. — Благодари бога, что я тороплюсь в канцелярию, а то не отстал бы так просто.

О, Борис Николаевич — человек проницательный и тактичный — сразу догадался, что их надо оставить одних. Как только он вышел, Михайло сказал:

— Ирина Андреевна! Приглашаю вас в кино.

— А на какой фильм? — спросила она.

— Не все ли равно?

— Тогда согласна. Ждите меня на трамвайной остановке в восемь вечера.

Сказав это, вскочила и выбежала из комнаты.

С этих пор у них и началось. Как только выпадало свободное время, они были неразлучны. Она возила его на 19-й и 26-й километры, в живописные курортные места. Там со склонов сопок до пологого берега Амурского залива, до пляжей, подходил густой лес. Избегая посторонних взглядов, они наведывались в самые глухие уголки Голубиной пади. Водила она его и на вершину самой высокой во Владивостоке сопки — Орлиное Гнездо, откуда открывается величественная панорама города и порта, с виднеющимся на юге массивным полуостровом Голдобина. Вырисовывались и узкая полоска полуострова Шкота, прикрывающего вход в бухту Золотой Рог, и лесистые берега бухт Диомида и Улисса.

— А вы посмотрите вон туда. Только получше присмотритесь, — сказала Ирина во время их очередного пребывания на вершине сопки. — Видите затянутые дымкой едва приметные контуры суши? Это остров Русский.

— Вижу! Точнехонько как под Ленинградом Кронштадт, — проговорил, вглядываясь в даль, Лесняк.

— Я не была в Ленинграде, не довелось, но часто плачу, как подумаю о людях, оказавшихся в блокаде, — сказала задумчиво Ира.

— Но он выстоял, этот город-герой, город-красавец! — с восторгом сказал Лесняк. — Теперь ему уже ничего не страшно. В человеческой памяти он навечно останется легендарным богатырем. Мне посчастливилось начинать в этом городе службу.

— Вы непременно должны рассказать мне подробнее о Ленинграде, особенно о своих первых впечатлениях, — быстро проговорила она, и в глазах ее засверкали радостные искорки.

— Подумать только: где Ленинград и где — мы, — сказала Ира. — Как необъятна наша страна. Представишь — дух захватывает.

— А для меня самое удивительное в том, что мы — две песчинки, занесенные на край света бешеным развитием событий, — встретились здесь. Ведь могли и не встретиться, — сказал Михайло, заглядывая ей в глаза.

— Я как только увидела вас, сразу подумала, что вы именно тот, ну, которого… — она смутилась и замолчала.

— Если бы я был поэтом… — начал Лесняк, но Ира прервала его и твердо сказала:

— Я больше люблю поэтическую прозу… — С этими словами она устремилась вниз по склону.

Хмелея, чуть ли не задыхаясь от радостного чувства, распиравшего его грудь, Михайло легко, как на крыльях, помчался вслед за нею.

XII

Вглядываясь пристальнее в линию фронта, которая быстро передвигалась на запад, Лесняк все чаще вспоминал Радича, думал о его судьбе. Уцелел ли он в бою за высоту Безымянную, не попал ли в плен? Михайлу так хотелось, чтобы Радич был жив.

А Радич тем временем воевал в партизанском отряде Баграда, который наводил ужас на фашистских захватчиков. На его глазах Баград погиб в ожесточенном бою за город Изяслав. Когда же наши войска освободили Подолье, Зиновий Радич снова надел офицерскую шинель и был направлен на 1-й Прибалтийский фронт, воины которого освобождали уже литовские земли. В полку, где был Радич, немало литовцев и латышей. С первых дней Зиновий подружился с сержантом Яном Лайвиньшем, с его землячкой и подругой — санитаркой Моникой Кандате. Этой дружбе, может быть, способствовало то, что они оказались из латышского города Мушпилса, откуда был родом и Арвид Баград. Окончив Рижский университет, Ян перед войной целый год учительствовал в родном городе, а Моника успела закончить к тому времени десятый класс.