Любовь и память - [204]

В ежедневных боях, в стремительном наступлении прошло жаркое лето и первый месяц осени. В начале октября, после освобождения Павлополя, командир дивизии Диваков вывел полк Кажана во второй эшелон. Полк стоял в большом селе Тавричанка, лежавшем на полдороге между Павлополем и Новосамарском. Штаб его ненадолго расположился в помещении школы, куда в полдень прибыл на совещание командный состав. Начштаба полка капитан Бессараб доложил обстановку на фронте и, в частности, в районе действий корпуса. Затем взял слово майор Кажан.

— За время войны, — начал он, — мы одолели много трудностей. Не вам, товарищи офицеры, мне напоминать о них. Не легче будет нам сегодня и завтра. Перед армиями фронта поставлено задание: не давая врагу передышки, форсировать Днепр и создать на правом берегу крепкие плацдармы. А Днепр, особенно на нашем отрезке, — это, как вы понимаете, не Северский Донец и не Самара… Это чрезвычайно серьезная водная преграда и очень выгодный для врага рубеж обороны. Большие сложности состоят в том, что форсировать эту широкую реку нашим войскам надо без малейшей паузы, после долгих изнурительных боев. Мы не знали отдыха в донских степях, прошли с боями более трехсот километров. Наши базы отстали, у нас мало горючего, боеприпасов, не подвезены еще и понтонные средства. А противник зубами держится за Левобережье. Заметно возросла активность его авиации.

Майор Кажан говорил и пристально всматривался в лица командиров. Пощипывая свою клинообразную бородку, делавшую его чем-то похожим на Николая Щорса, он с какой-то особой торжественностью сообщил, что ЦК партии и правительство придают форсированию Днепра важнейшее значение, что есть даже указание, чтобы тем воинам, которые первыми переправятся на правый берег, присваивать звание Героев Советского Союза.

— У нас мало времени, товарищи, — продолжал Кажан, — поэтому, когда вернетесь в свои подразделения, проведите соответствующую политработу. Сделайте все, чтобы каждый боец понял: форсировать Днепр с ходу — таково сейчас неотложное и главное веление Родины.

После совещания начштаба капитан Бессараб попросил комбатов, старших лейтенантов Жежерю и Печерского задержаться в штабе. Он ввел их в небольшую комнату, вероятно бывшую учительскую, где на столике с облупившейся полировкой был приготовлен ужин. Когда вслед за ними вошел Кажан, Бессараб пригласил всех к столу. Затем сказал:

— Не много осталось нас, защищавших Днепровск. Нам выпала горькая участь — оставить его. Нам же выпало счастье и освобождать родной наш город. Хотелось бы с вами, друзья, перемолвиться словом перед трудным делом.

Кажан из фляги налил каждому в жестяные кружки спирт, и каждый разбавлял его водой. Майор поднялся и окинул всех приветливым взглядом:

— Вот, дорогие мои побратимы, и возвращаемся мы к родным берегам Славутича, туда, где лежат в земле Матвей Добреля, Аркадий Фастовец и многие бывшие наши студенты. У каждого из нас — грудь в орденах, но хотелось бы, чтобы и в этой битве за Днепр головы наши не оказались в кустах. Знаю и верю, что будете драться за родной город как львы, но все же решение принимайте с холодной головой. Враг еще очень силен; правда, и мы уже не те, что были в сорок первом. У нас теперь хорошее, выверенное оружие, полку приданы два танковых батальона и артиллерийский дивизион. Не рискуйте напрасно, ведь дорога до Берлина далека. За благополучную встречу в родном Днепровске!

Они подняли кружки, выпили и не успели закусить свеженашинкованной капустой и печеным картофелем, как подал свой голос Жежеря, обратившийся к Печерскому, как к равному по званию и по должности:

— А что, граф, прав был Екклесиаст, сын Соломона, царя иерусалимского, утверждая, что все возвращается на круги своя?

— Выходит, что прав, — с хрустом пережевывая капусту и перебрасывая с ладони на ладонь горячую картофелину, согласился Печерский.

Жежеря, не удовлетворенный ответом Печерского, хмуря брови, спросил:

— И до каких пор ты, Юрко, будешь поддакивать, не вникая в суть дела? Ты с пеленок должен знать, что Екклесиаст не мог быть сыном царя Соломона, потому что жили они в разные столетия. К тому же царь Соломон не мог быть царем иерусалимским, потому что в шестом веке до нашей эры, когда появилась «Книга Екклесиаста», царей в Палестине не было. Они появились там лишь в конце второго — начале первого столетия до нашей эры. Главное же в том, что кое-что если и возвращается на круги своя, то не само по себе, а по нашему замыслу и нашими усилиями. А чтобы наши усилия увенчались успехом и мы вернулись в наши родные края, нам придется и попотеть, и кровь свою пролить, и смертей навидаться. А кровь людская — не водица.

Печерский очищал от кожуры картофелину и никак не реагировал на слова товарища. Бессараб же, откинувшись на спинку стула, внимательно выслушав длинную тираду Жежери, весело рассмеялся и восторженно сказал:

— Глядя на тебя, Андрей, можно прийти к выводу, что в мире не все изменяется. И доказательством этому являешься ты сам: пройдя сквозь огонь и воду, побывав в невероятных перипетиях, ты остался таким же придирой, каким был. Как крючок на леске — в каждого вцепляешься.