Любовь и память - [178]

Подумать только: Лесняк считал себя невезучим! Но ведь вот начались освободительные бои, и он примет в них участие, он освободит Оксану, а затем и своих родных. Михайлу уже виделось, как он с передовыми частями входит в родное село. Односельчане узнают его, бросаются к нему, обнимают. Кто-то кричит: «Пропустите к нему отца с матерью и Олесю! Это же их Мишко вернулся, он нас освободил!» Он обнимет мать, отца, Олесю. Они плачут и смеются от радости. Он не долго побудет в родной хате, начнет собираться в дорогу. Его спросят: «Куда же ты сейчас?» А он ответит: «Мне пора назад, на Тихий океан. Да, я же забыл вам сказать, что служу на Тихоокеанском флоте, а прибыл сюда, на фронт, ненадолго. Там, на Востоке, нам надо быть очень бдительными». И когда все умолкнут от удивления, отец вдруг воскликнет: «Так это ты с Тихого океана прибыл сюда?..»

Михайло фантазирует, подтрунивает сам над собой, а сердце бешено колотится, и кажется ему, что поезд едет слишком медленно. Он заметил, что и другие пассажиры были возбуждены. На столиках в купе появились припасенные бутылки с вином, завязывались оживленные беседы, из какого-то купе послышалась печально-задушевная песня:

Темная ночь,

Только пули свистят по степи…

Колеса гулко выстукивали на стыках рельсов. Поезд мчался по равнине, через заснеженные бескрайние степи, над которыми нежно голубело небо, и даже не верилось, что неподалеку отсюда гремят орудия, идут тяжелые кровопролитные бои.

А песни звучали одна за другой, шум в вагоне становился все громче. Михайло сидел у окна и пытался представить себя во фронтовой обстановке, в первом освобожденном городе или селе, в первом бою — и сердце его сжималось от осознания грозной таинственности того, что его ожидало. Он весь ушел в себя, лишь изредка и как-то смутно воспринимал доносившиеся до его слуха слова:

— А я скажу тебе: если и дальше так дело пойдет — к концу весны наши выйдут к Днепру…

— А наши братишки под Ленинградом… Волховский фронт уже поднялся…

— Дни блокады сочтены, это уж точно…

И снова слова заглушила нахлынувшая песня:

И врага ненавистного

Крепко бьет паренек,

За Советскую Родину,

За родной огонек…

В Саратов поезд прибыл в полдень, и до ночи его продержали на запасном пути, поскольку надо было пропускать эшелоны с войсками и военной техникой. Лесняка так и подмывало на какой-нибудь машине подскочить на левый берег Волги, в город Энгельс, навестить свое училище, но он не решался, побаиваясь отстать от эшелона. К тому же в училище наверняка мало кто и помнил его: там уже учились более молодые ребята. Ему вспомнилось, как таким же зимним днем, год назад, они прогуливались на том берегу с Зиновием Радичем, вспоминали своих девушек — Оксану и Веру, родных и друзей. Может быть, с кем-нибудь из них он встретится в освобожденном Донбассе.

Поездом доехали до Камышина, дальше по левому берегу Волги на попутных грузовиках добрались почти до Сталинграда. Там пожали руки своим четырем товарищам, которые оставались здесь, и поехали дальше. Километров через восемьдесят снова разделились на две группы. Одна из них, возглавляемая Евгением Коровиным, в которой был и Лесняк, поехала на запад, на поиски штаба Юго-Западного фронта. И чем дальше они продвигались, тем суровее становились их лица, а сами — более сосредоточенными и молчаливыми. Перед их глазами громоздились одни за другими черные, страшные развалины городов и сел. Всюду виднелась занесенная снегом разбитая техника — вражеские танки, пушки, автомашины. Колонны буксующих машин пробивали себе дороги в степной снежной целине. Бросались в глаза наспех сколоченные деревянные обелиски с надписями: «Здесь похоронен гвардии…», «Вечная слава вам, герои…»

Над машиной, в которой ехали военкоры, иногда нависали немецкие истребители, обстреливали из пулеметов. Шофер, вырываясь из-под огня, бросал машину из стороны в сторону, выписывая на снегу зигзаги и петли.

И вновь густая тишина над степью. Кое-где вдоль дорог лежали застывшие на морозе трупы гитлеровских вояк.

…В штаб фронта прибыли к вечеру. В политуправлении фронта подтвердили, что тихоокеанцев и приморцев на их фронте довольно много и что воюют они действительно хорошо. Затем каждого из корреспондентов прикомандировали к редакциям газет — фронтовой или армейской.

Так началась их фронтовая жизнь.

XI

Лесняк, прибывший в 3-ю гвардейскую армию генерала Лелюшенко, быстро перезнакомился с журналистами армейской газеты «Боевой товарищ» и с некоторыми из них выезжал на передовые позиции бригад и полков.

Армия стремительно наступала, делая большие переходы. Колонны окрашенных в белую краску «тридцатьчетверок», вздымая снежную пыль, рвались вперед. Тягачи волокли за собой тяжелые орудия, лошади, впряженные в подводы с боеприпасами, двигались медленно, проваливаясь в снег, выбиваясь из сил. Некоторые из них падали — приходилось поднимать. У каждого бойца — нелегкая ноша: пулеметы, разобранные минометы, противотанковые ружья, по полтора боекомплекта патронов, у одного — пять-шесть мин, у другого — моток телеграфного провода. Сухой, колючий морозный ветер обжигал лицо, бил в глаза, перехватывал дыхание. Продвижение затрудняли глубокие сугробы, снежные заносы. Над белыми дублеными полушубками клубился пар. Люди тяжело и хрипловато дышали.