Любовь и память - [113]
— Послушайте, товарищ!
Высокий, чуть сутуловатый майор остановился и с удивлением посмотрел на Жежерю:
— Вы ко мне?
— Именно к вам, — подтвердил Андрей и, сняв пилотку, провел рукой по своей недавно остриженной голове. — Скажите, будьте любезны, долго ли мы еще здесь проваландаемся?
— Сколько надо, столько и проваландаетесь, — недовольно хмуря выцветшие брови, ответил майор и строго спросил: — Откуда вы такой?
— Из университета, — невозмутимо ответил Андрей.
— Оно и видно, — майор еще раз окинул взглядом мешковатую фигуру Жежери. — Вы что, не знаете, как надо по уставу обращаться к командиру? Вы не видите моего звания? — Коротко приказал: — Наденьте пилотку!
Андрей растерянно смотрел на майора, а тот, повысив голос, скомандовал:
— Быстрей! А теперь — смир-рно! Кру-у-гом! Шагом марш!
Четко отбивая шаг по кафельному полу, Жежеря шел мимо Матвея, который, отступив к самой стенке, испуганно смотрел на побагровевшее лицо Жежери. У окна, корчась от смеха, стоял Бессараб. Добреля, взглянув в сторону майора и увидев его на пороге выходной двери, тоже рассмеялся:
— Остановись, Андрей, майор вышел.
— Заткнись, ханская душа! — огрызнулся Жежеря и, простучав каблуками мимо товарищей, свернул в класс, из которого еще не успели вынести парты. За ним последовал и Матвей. Тяжело дыша, вытирая пилоткой вспотевший лоб, за партой сидел Андрей. Добреле еще не приходилось видеть своего друга в таком угнетенном и растерянно-озлобленном состоянии. Все еще смеясь, Матвей спросил:
— Только облизался? — И добавил: — Плохо ты строевой устав изучал.
Андрей раздраженно ответил:
— Нет, ты мне скажи: разве сейчас до уставов? На фронте такое творится! Я же к нему как к человеку. А он? Сол-да-фон несчастный!
…В училище уже должны были начинаться занятия, но не было еще нужного количества орудий, лошадей и амуниции. Не хватало преподавателей, и еще не была составлена программа для ускоренного курса обучения.
Чуть ли не каждый день в училище приходили родители Фастовца и жена Юрия Печерского — студентка Тамара. От Тамары хлопцы и узнали, что Кажан уже воюет. Он с передовой прислал в университет письмо, в котором писал о тяжелых боях.
Да и по всему было видно, что на фронте с каждым днем положение осложнялось. Противник был уже в Кривом Роге, захватил Кировоград. В ночь со второго на третье августа от начальника Днепровского гарнизона пришел боевой приказ: артиллерийскому училищу выйти на южную окраину города и занять оборону на участке балка Фабричная — Березовый Гай — Острая Могила.
В сплошной темноте, со скатками через плечо, неся на себе вещмешки, противогазы, саперные лопатки и оружие, прошли по улицам города три тысячи курсантов и командиров училища. За ними тянулись несколько артиллерийских упряжек, подводы с боеприпасами и продовольствием. Поздно ночью прибыли в заданный район и тут же, у окопов, провели митинг. Выступая на нем, начальник училища комбриг Попов сказал:
— Дорогие боевые друзья! Вам так и не пришлось взять в руки карандаши и планшеты, тетради и книги, чтобы в классах и в полевых условиях изучать военное дело. Полный курс обучения будем проходить на поле битвы, будем учиться побеждать фашистов в боях за Родину. Большинство из вас еще вчера были студентами, но сегодня партия и правительство, Советская наша Родина позвали вас нас защиту нашей священной земли. Озверелый враг подходит к нашему родному городу…
Начальник штаба училища приказал для уточнения обстановки выслать разведку в ближние села — Дарнадию, Красную Степь и Краснополь. Первой, еще в полночь, вернулась группа из Красной Степи и доложила, что в селе находится батальон стрелкового полка Савельева. В Краснополе не обнаружено ни наших подразделений, ни гитлеровцев.
В Дарнадию пошла самая большая группа, в нее вошли Микола Бессараб и Андрей Жежеря. Вел ее лейтенант Стаецкий. Сначала двигались по дороге, а на подходе к селу свернули в кукурузный массив, развернувшись цепочкой, двинулись дальше. На околице села оказался садик, в котором они и устроили засаду. В селе было тихо. Небо густо усеяли звезды, в воздухе носился аромат спелых яблок. У крайнего от степи дерева Жежеря лег на землю и сразу почувствовал до боли знакомый запах мяты. Нащупал стебелек и, сорвав, понюхал. Да, это была мята, уже увядшая, отдельные листочки высохли и крошились, а зеленые еще так пьяняще пахли…
Откуда-то из степи, со стороны Криворожской дороги, донеслось отдаленное гудение. Андрей прислушался и, оглянувшись, проговорил:
— Чтоб я пропал, — сюда кто-то едет.
— Тихо! — приказал лейтенант.
Гудение нарастало. К околице села подкатили три мотоцикла и остановились. Свои или немцы? Вот они протарахтели по улице, тревожа собак. Треск мотоциклов стал немного отдаляться, но затем снова усилился: мотоциклисты возвращались назад. Выехав из села, исчезли в степи.
— Надо было пришить их, — высказался Микола.
— Прекратить разговоры! — приказал лейтенант. — Надо сперва точно установить, кто они — свои или чужие. А вдруг да наши?
Тем временем гудение снова начало нарастать, и к окраине села приблизилось около десятка мотоциклистов. Не въезжая на улицу, остановились у тына, приглушенно заговорили.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».