Любовь и память - [106]

Михайло и Оксана, как подошли, так и стояли — рука в руке, только сейчас они выпрямились, с тревогой глядя в черный репродуктор, боясь пропустить хоть одно слово. Юноша сильнее сжал Оксанину руку. Где-то у стены дома вскрикнула женщина. Михайло посмотрел в ту сторону, потом окинул взглядом все вокруг, и ему показалось, что день потускнел, наполнился печалью. А из репродуктора неслись слова уверенности и надежды:

«Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!..»

— Что же теперь будет, Мишко? — припав лицом к Михайловой груди, испуганно прошептала Оксана. — Что же будет?

Пожилой человек, к которому только что обращался Михайло, натянул на голову фуражку и, повернув к Оксане свое сморщенное лицо, сердито ответил, будто она была в чем-то виновна:

— А что будет? Наши дадут германцу такую выволочку — десятому закажет! Нам не впервой!

Оксана с опаской посмотрела на говорившего и сказала Михайлу:

— Уйдем отсюда.

— Куда? — спросил он растерянно.

— Не знаю, — проговорила она. — Теперь не до экзаменов…

Они медленно шли в людском потоке.

— Этот человек правду говорит, — немного погодя начал Михайло успокаивать Оксану. — Вспомни, как мы проучили самураев на озере Хасан и на Халхин-Голе. Или белофиннов… И с этими гадами фашистами покончим скоро!

Он глубоко верил в то, что говорил. Был абсолютно убежден в этом. И Оксана верила. Но все же — война… В это мгновение где-то там, на западной границе, обливаясь кровью, падают на поле боя наши бойцы…

…В университете закончилась летняя сессия и государственные экзамены. Девушки, за исключением тех, которые учились на санитарок и медсестер и были военнообязанными, а также парни-первокурсники выехали в сельские районы помогать колхозникам собирать урожай. Михайло проводил Оксану и Веру на вокзал и заверял их, что к началу учебного года с войной будет покончено. Девушки слушали его и недоверчиво качали головами: фашистские самолеты уже и Днепровск дважды бомбардировали, и это никак не вязалось со словами о скором окончании войны…

Все выпускники прошли медкомиссию в военкомате и с нетерпением ожидали призыва. Однако проходили дни за днями, а в военкомат никого из них не вызывали.

На следующий день после отъезда студентов на жатву в общежитии неожиданно появился Радич. Открыв дверь сорок второй комнаты, он застыл на пороге. Картина, увиденная им, не могла не потрясти его: хлопцы сидели вокруг стола и играли в карты.

— Не в сумасшедший ли дом я попал? — наконец проговорил Зинь, подходя к столу. — Неужели картишками развлекаетесь?

Хлопцы повернули к нему головы. Лесняк так резко вскочил на ноги, что стул с грохотом упал на пол.

— Зинько! Какими ветрами?!

— Огненными, дружище, — мрачно ответил Зиновий. — А когда же вас выдует из этого тихого уголка?

Хлопцы окружили Радича, с завистью поглядывали на его ладную фигуру в форме младшего лейтенанта пехоты. Сейчас он казался еще более стройным и красивым.

— Ого! Ты — в полной боевой, фронтовик! — гудел басом Корнюшенко. — А мы, несчастные, кантуемся здесь, будто забытые военкоматом. Иногда ходим на рытье щелей и бомбоубежищ. Отлучаться с места запрещено. Вот и бьем баклуши.

— Ничего, придет и ваш черед… А я — на фронт, — сообщил Зинь. — Эшелон задержали на станции, мне удалось отпроситься у комбата.

— А девчата поехали, — сочувственно сказал Лесняк.

— Знаю, — глухо проговорил Радич. Он взглянул на наручные часы и с грустью сказал: — Мне пора, друзья…

— Прощаться, Зинь, будем на вокзале, — сказал Бессараб. — Все пойдем провожать. Может…

— Никаких «может»! — приструнил его Жежеря. — Окончится война — прошу всех собраться в этом общежитии. Слетимся к своей альма-матер, думаю, будет о чем поговорить.

Радич, словно прощаясь, окинул пристальным взглядом стены, койки, стол и тихо повторил:

— Пора…

Часть вторая

I

Михайло стоял у окна пассажирского вагона. Остались позади пристанционные строения, корпуса двух заводов и рабочий поселок. Теперь за окном расстилалась степь, где изредка то серебрилась пожня, то печально клонились к земле колосья переспелой пшеницы. Голубой состав увозил Лесняка на север. Не всех студентов сразу призвали в армию — многие остались в общежитии, но Михайлу и Корнюшенко повезло: у Лесняка в кармане — пакет, который он должен по прибытии в Ленинград сдать руководству одного военного учреждения; Евгений едет в Мурманск. Оба друга попали на флот.

В Харькове задержались на несколько часов. Евгения Корнюшенко с небольшой группой призывников пересадили в другой поезд, и Лесняк наскоро попрощался с другом. Смахивая слезу, неожиданно покатившуюся по щеке, Евгений крепко пожал руку Михайлу и сказал:

— До встречи в Берлине! Непременно в Берлине!

Теперь их осталось семеро — тех, что ехали в Ленинград. Старшим в группе был Юрий — высокий, светловолосый, видно, веселого нрава парень — выпускник горного института (Лесняк не запомнил его фамилии).

По прибытии в Москву они переехали с Курского вокзала на Ленинградский, оформили проездные документы и едва успели вскочить в вагон отходившего поезда.

Ночью Михайлу не спалось. Лежа на верхней жесткой полке, он думал о своих родных, о Сухаревке, об университетских друзьях. Заснул лишь в полночь.