Любовь и память - [104]

— Успокойся, Мишко. Извини, что огорчила тебя. Назад возвращаться сейчас уже не будем. Мама в последнем письме написала, что, возможно, отложит поездку, а если и приедет, то девчата что-нибудь придумают.

Старшие Лесняки встретили гостей радостно. Щедро угостили их ужином. Не обошлось и без вишневки. Василь с Галей жили в однокомнатной квартире, где была только одна кровать, поэтому братья уступили ее женщинам, а сами легли на полу.

Ночью прошел дождь, но к утру земля подсохла. Утро выдалось теплым и солнечным, по-настоящему праздничным.

Во время демонстрации они прошли по улицам города в заводской колонне. Улицы утопали в молодой зелени деревьев, во дворах цвели сады, гремела музыка духовых оркестров, раздавались песни. Галина не отходила от Оксаны, все ей что-то рассказывала, о чем-то расспрашивала. А Михайло завидовал ей, потому что ему самому не терпелось познакомить Оксану с Павлополем. Ему хотелось, чтобы кто-то из его бывших товарищей по техникуму — пусть даже те два когда-то на редкость скупых селюка — Репной и Степура, у которых, бывало, и луковицы не выпросишь, или незлобивый враль Грицько Петренко — увидел его с Оксаной. Но уже сколько раз приезжал Лесняк в Павлополь, ни один из старых знакомых не попадался ему на глаза. Наверное, все разлетелись по белу свету. Разумеется, в такие годы каждый пребывал в постоянных поисках своего жизненного пути.

После окончания демонстрации был праздничный обед, на который Василь пригласил своих соседей, тоже работающих на заводе, — молодые семейные пары. Обед был шумным, веселым, с песнями и шутками. Когда обед закончился и соседи разошлись, Василь предложил пойти на прогулку. Все согласились и вчетвером пошли в центр города. Шли по улицам, где каждый домик с голубыми или красными ставнями, каждый свежевыкрашенный в зеленый цвет киоск на углу улицы, клен или осина напоминали Михайлу милые его сердцу первые студенческие дни… Когда вышли на улицу Урицкого, где стояло трехэтажное здание техникума, заглянули в бывшее общежитие, а на площади Михайло показал Оксане длинный, приземистый каменный дом — там была студенческая столовая. Побывали они и в старом зеленом парке «Химик», в котором когда-то молодые модники пели песню «У самовара я и моя Маша». После знакомства с городом Лесняки и Оксана перешли по каменному мосту реку Волчью и оказались в большом городском саду, который, по давней привычке, жители называли Графским (когда-то там помещался графский дворец, а вокруг него был разбит английский парк). От дворца давно и следов не осталось, а парк, за которым старательно ухаживали горожане, еще больше разросся. Дорожки в аллеях, посыпанные светло-желтым песком, на солнце как-то очень празднично контрастировали с густой зеленью трав и деревьев. Сюда, казалось, вышел весь город: нарядный, праздничный, веселый. Тут и там с лотков, с киосков продавали разные лакомства, раздавались песни и непрерывно гремела медь духовых оркестров. Василь, как галантный кавалер, угостил дам мороженым и дешевыми конфетами, а они, мужчины, освежились двумя кружками великолепного павлопольского пива.

Михайло видел, что Оксана довольна, общительна, радовался за нее и упивался своим счастьем. Иногда ему казалось, что они с Оксаной уже поженились и теперь семьей приехали погостить к старшим Леснякам. Улучив момент, когда Галя и Оксана отдалились от них, Василь, внимательно поглядев на брата, проговорил:

— Не так давно нас навещала наша мама. И как-то спросила меня, не видал ли я твою девушку. Я ответил ей, что, когда был у тебя в общежитии, ты познакомил меня с Оксаной. Встреча была, ответил я, слишком короткой, и трудно сказать, что она за человек, но лицом, говорю, чистая красавица. И лицом и станом — хоть картину с нее пиши. А мама задумалась, покачала головой. С лица, говорит, воду не пить. Лишь бы человек был хороший, с добрым сердцем. Да чтобы Михайла нашего жалела. Пугает меня только одно, говорила мама, что она из Донбасса, городская. Они там, говорят, очень уж избалованы, и слова наперекор не скажи. — Василь усмехнулся: — Что ж, брат, мама есть мама, у нее о своих детях сердце болит, и каждому она добра и счастья желает. А вчера и сегодня я пригляделся к Оксане и могу сказать: хорошая у тебя будет жена, только бы не сглазить…

У Михайла от гордости и от наплыва чувств даже слезы проступили на глазах. Чтобы скрыть их от Василя, он быстро наклонился и начал смахивать пыль со своих белых парусиновых туфель, затем прочувствованно сказал:

— Спасибо, брат, на добром слове.

На следующее утро старшие Лесняки провожали Михайла и Оксану на вокзал. За городом шли по дорожке, протоптанной вдоль железнодорожной колеи. Василь с Оксаной впереди, а Галина с Михайлом позади. Галина то и дело замедляла шаг, потом коснулась Михайловой руки, посмотрела ему в глаза и тихо, как бы с опаской сказала:

— Оксана — красавица. Это каждый видит. Ты, Мишко, не обижайся на то, что скажу, — я старше тебя, опытнее, да и, как ни говори, женщина. То, что Оксана девушка не без гонора, это тебе и самому ясно. Да и что это за девушка без гордости, да еще такая хорошенькая. И что влюблен ты в нее — тоже понятно. Но если бы и она тебя так сильно любила — было бы хорошо. Скажу откровенно: ее любви к тебе я не заметила. Может, она слишком скрытная? Хитренькая? Не знаю. Была бы рада, если ошибаюсь. Боюсь, когда вы поженитесь, тебе трудно будет с нею. Очень уж ты, Мишко, добрый, доверчивый. Видимо, жениться тебе надо после того, как пройдет первое сильное увлечение, первый хмель любви немного рассеется, чтобы ты более трезво мог все взвесить.