Любовь и испанцы - [3]

Студенты двадцатого века, с которыми я беседовала в Сан-тьяго-де-Компостела, придерживались подобных взглядов.

Преодоление плотского желания и возникновение духовного союза и есть любовь. «Ошибка тех, кто считает, что любит двух разных людей одновременно, состоит в том, что они ощущают всего лишь физиологическую потребность; в этом случае любовь — не более чем метафора. Когда вы действительно полюбили, страсть овладевает вами до такой степени, что уже не оставляет вам энергии на удовлетворение иных духовных и мирских интересов. Отсюда очевидно, что у вас не остается никакой возможности посвятить себя второй любви». Другими словами, Дон Жуан может быть лишь пародией на влюбленного, как назвал его Тирсо^{17} в своем Burlador de Seville[3]. Ибн Хазм познакомил нас с Дон Жуаном задолго до Тирсо, рассказав о визире Абу Амире, который был непостоянен в любовных связях. «Он рассказал мне, что быстро от всего уставал и когда чувствовал уверенность в победе над красавицей, его любовь оборачивалась апатией, а стремление обладать рабыней — желанием поскорее от нее избавиться, так что он продавал ее за бесценок».

Время от времени, однако, Ибн Хазм забывает о душе и посвящает множество страниц физической стороне любви и скабрезным анекдотам, виртуозно переходя от одного к другому. В главе о тех, кто влюбляется в то или иное физическое качество, он отмечает, что полюбил в молодости белокурую рабыню и с тех пор был уже не в состоянии увлечься брюнеткой. Блондинок предпочитали также и его отец, и халифы из семейства Банор Маэван, в котором с течением времени стали рождаться только голубоглазые блондины. Но и физический недостаток может вызвать любовь. Один из друзей Ибн Хазма влюбился в женщину с короткой шеей, и все последующие его избранницы также были короткошеими. (Это явление часто наблюдают и современные психологи.)

Что бы там ни думал Ибн Хазм о любви с первого взгляда, нет никаких сомнений, что внешний вид играл — и до сих пор играет — важную роль в зарождении любви, особенно в тех странах, где отношения между полами строго регламентированы.

Обычай современных андалусцев «строить глазки» уходит корнями в глубокое прошлое. Ибн Хазм описывает некоторые из основных знаков, подаваемых взглядом, в специальной главе, посвященной этой важной теме. Опускание век служит знаком согласия; долгий и пристальный взор указывает на страдание и отчаяние; подмигивание выражает радость, прикосновение к собственным векам — предостережение. Взгляд украдкой, искоса подразумевает вопрос. Прищуренный взгляд означает отказ. И язык этот неисчерпаем.

Любовные письма для людей с книжным складом ума, писал Ибн Хазм, служат одной из форм любовного наслаждения — даже если влюбленные часто встречаются друг с другом и ничто не мешает их общению. Хотя в Кордове и Севилье жили и женщины -поэтессы, однако примеры любовных писем, приводимые Ибн Хазмом, главным образом касаются влюбленных мужчин. Кто бы ни посылал эти письма, всегда существовала опасность разоблачения, перехвата, а поскольку очень многие любовные связи были тайными и греховными, большинство посланий приходилось уничтожать. Ибн Хазм сочинил на эту тему стихи:

Как больно, что приходится уничтожать твое письмо.

Но, по крайней мере, ничто не сможет разрушить

нашей любви.

Лучше уж пусть остаются наши чувства, а чернила

исчезнут...

Сколь многие письма привели их авторов к гибели, хотя те не могли и предположить такого исхода, когда сочиняли прекрасные строки!

Некоторые влюбленные имели довольно своеобразные эпистолярные привычки. Один из них добавлял в чернила собственные слезы, а его возлюбленная в ответ разводила их слюной. Другой имел обыкновение мочиться на свои любовные письма. Очень многие влюбленные писали письма собственной кровью. «Словно письмена были написаны красным лаком»,— замечает Ибн Хазм.

Эти тайные письма постигла горькая участь. Ни одно из испанских любовных писем не было опубликовано, очень немногие из них сохранились. Влюбленные неизменно сжигали их или рвали. По-видимому, причиной тому — врожденные испанские сдержанность и боязнь насмешек. Сама мысль о том, что любовное письмо может стать всеобщим достоянием, переполняет испанцев ужасом, хотя известны некоторые хвастливые молодые люди, которые не признают подобных условностей. Это не значит, конечно, что испанцы вообще не пишут любовных писем. Разумеется, пишут, и те из них, которые мне позволили прочесть — но не цитировать,— могут послужить великолепными образцами этого жанра.

Один бывший республиканец рассказывал мне, как он прибыл во время гражданской войны 1936 года в Теруэлу, жители которой не успели при эвакуации увезти свое имущество. В доме, куда его определили на постой, он нашел несколько пачек любовных писем, аккуратно перевязанных розовыми ленточками. Он читал их, обливаясь слезами,— не обращая внимания на политические взгляды авторов этих писем. Закончив чтение, он уничтожил эти письма с чисто кальдероновским представлением о чести.^{18}

В старину доставка любовных писем создавала весьма деликатную проблему для влюбленных: выбор доверенного посланника. Этот насущный вопрос, который вновь и вновь поднимали французские и английские писатели средневековья, Ибн Хазм рассматривал довольно подробно. В Испании, задолго до появления La Celestinat