Любовь и французы - [94]

Брат Сенака де Мельяна сказал своей жене, что она может брать в любовники кого пожелает, «кроме принцев и лакеев», поскольку эти два крайних случая могли вызвать скандал. К примеру, связь графини де Стенвиль с актером Клервалем сочли позорной из-за разницы в их общественном положении, и это привело мужа графини в такое бешенство, что он выхлопотал lettre de cachet, обрекавшее его жену провести остаток жизни в монастыре Дочерей Святой Марии в Нанси.

Однако, как правило, в обществе по-прежнему придерживались двойной нравственности. Мариво, столь очаровательно описывавший кокеток и юношескую любовь, вступался за женщин задолго до того, как Жан-Жак Руссо выступил в защиту прекрасного пола: «Разве мужей сажают под замок? — спрашивает он в своем Cabinet du philosophe (S`eгпе feuille[212], 1730).— Разве хоть один из них оказался обесчещенным в глазах общества? Нет, упаси Господь! Распутство — или, скорее, волокитство — мужа прославляет его, делает из него героя. Всем и каждому страстно хочется лицезреть его. Он замечен в обществе, и вы можете видеть, как он пыжится, как гордо себя несет и с какой величественной самоуверенностью демонстрирует свою физиономию где только можно».

Что до любовников... Сен-Ламбер «начал свою карьеру» в обществе, замечает Сент-Бёв, после несчастного случая, произошедшего с его любовницей, мадам де Шатле (она умерла от родов).

В конце века мадам де Сталь^{184} горько заметила: «Когда речь идет об отношениях между мужчинами и женщинами, нравственные законы, похоже, теряют силу; даже когда мужчина навлекает страшное несчастье на своего ближнего, он не лишается звания порядочного человека, если этот ближний — женщина; даже если он постыдно предал женщину, его не перестанут считать честным человеком».

Однако некоторые из этих связей длились достаточно долго, чтобы пользоваться не меньшим уважением, нежели законный брак. Например — известные отношения президента де Мейма и мадам Бело, графа д’Ангивилье и мадам Марше, герцога де Ни-вернуа и мадам де Рошфор, Сен-Ламбера и мадам д’Удето, мадам Буффле и принца де Конти, принца Конде и принцессы Монако. Вот что говорил президент Эно после смерти мадам де Кастельморон о своих отношениях с ней: «В течение сорока лет она была главным стимулом моей жизни. Без нее я буду чувствовать себя совершенно потерянным. Я не принял ни одного решения, не посоветовавшись прежде с нею. Она жила для других и едва ли когда-либо вспоминала о себе...»

Мадам д’Удето после смерти Сен-Ламбера, своего любовника, ни разу не легла спать, не стукнув трижды по полу домашней туфлей,— таков был ее трогательный обычай говорить «спокойной ночи» человеку, которого она обожала и который обожал ее сорок два года. (Ее выдали замуж в юности, с грубой поспешностью. В среду ее повезли на обед в дом будущего мужа, которого она до этого ни разу не видела; после обеда родители обсудили брачный контракт; в воскресенье было сделано оглашение, а в понедельник состоялось венчание.)

«Могут ли сердца измениться? — спрашивала принцесса Луиза де Конде.— Я так не думаю. Это от нас не зависит. Но что до наших поступков и поведения, то да, разум и чувство долга могут управлять ими и контролировать их».^{185} Женщина, писавшая эти суровые строки, судила по собственному опыту. Двадцатипятилетней девушкой она встретила на водах в Бурбоннэ молодого офицера, маркиза де ла Жервизе. Шесть недель они вместе гуляли и беседовали и очень полюбили друг друга. Их физические отношения не заходили дальше нежного прикосновения рук. Этот тихий восторг, которого было, по сути говоря, достаточно для Луизы,— вот все, что принцесса когда-либо знала о любовных наслаждениях.

Вернувшись в Париж, принцесса рассказала отцу о случившемся. Тот спокойно, но твердо указал ей, что она никогда не выйдет замуж за человека более низкого, чем у нее, общественного положения. Влюбленные еще почти год переписывались, прежде чем принцесса набралась мужества попросить его прекратить писать ей, поискать себе жену и остепениться.

В своем ответе маркиз выразил надежду, что когда-нибудь принцесса возобновит с ним отношения — как с другом. «Если с течением времени,— признавалась Луиза кузине в 1787 году,— я смогу приблизиться к нему без малейшей тени сожаления, я сделаю то, о чем он говорит, но на это потребуется очень много времени». Она стала монахиней, во время Революции уехала за границу, а в 1815 году вернулась во Францию. Маркиз не забыл ее, несмотря на то что, последовав ее совету, вступил в брак. В последний раз он написал принцессе, предупреждая о бегстве Наполеона с острова Эльба и боясь, что ей может угрожать опасность. Узнав почерк, Луиза сожгла письмо, не вскрывая. Прошло двадцать восемь лет, но «тень сожаления» по-прежнему терзала ее. Разве не написала она однажды: «Могут ли сердца измениться? Я так не думаю...»? История этих верных влюбленных заставляет нас задуматься, прежде чем с легкостью заклеймить восемнадцатый век как абсолютно бессердечную, чувственную эпоху. В любом случае, как можно приводить к одному знаменателю любовь? Как справедливо заметил принц де Линь: «Люди вечно говорят о любви, как если бы она всегда была одной и той же, в то время как имя ее разновидностям — легион; у каждого — своя собственная любовь, как у каждого из нас — свое лицо, не похожее в точности ни на какое другое».