Любовь и французы - [150]

Просто удивительно, как им удалось сохранить до наших дней практически в первозданном виде отношение к любви, выработанное их предками,— несмотря на то что со времен трубадуров появилось много новых теорий и прошло много лет. Вот что сказал по этому поводу месье Рене Нейи, сам уроженец юга, хорошо знающий своих земляков, особенно молодое поколение:

«Молодые лангедокцы, подобно большинству жителей Средиземноморья, в глубине души — донжуаны. Много лет проходит, прежде чем они понимают, что не все женщины от них без ума. Но это признак неспособности чувствовать, которая влечет за собой явную сердечную черствость, нескромность, хвастовство в любви и так далее. Они бы рады полюбить, но им стыдно увлечься. Лангедокцы, одаренные от природы богатым воображением, либо вообще не позволяют любовному чувству проявить свои возможности, либо дают ему волю лишь в игре; будучи чрезвычайно эмоциональными и склонными вносить сентиментальность в отношения мужчины и женщины, они стараются ослабить свои чувства и оторвать их от жизни. Они одновременно и унижают, и превозносят любовь и женщину. Из страха впасть в сентиментальность они воображают себе идеальную женщину, наделенную всеми достоинствами, вдохновительницу всех добродетелей, мать и девственницу в одном лице,^{297} и наконец, поскольку теория и реальность у них никогда не смешиваются, продолжают относиться к женщине как к недочеловеку.

На уровне инстинктов лангедокцы остались многоженцами и склонны, подобно трубадурам прошлых веков, делить любовь на две или три части. Наблюдательные путешественники прошлого века бывали поражены тем, что столько лангедокцев, и бедных, и зажиточных, содержат по нескольку любовниц, причем с законной супругой у всех этих женщин, как правило, прекрасные отношения, так как у каждой — свое место и особые прерогативы. К концу девятнадцатого и в начале двадцатого столетия провинциальные буржуа содержали молодых парижанок, которых навещали только раз в месяц. По правде говоря, в этой эротической роскоши присутствовала изрядная доля тщеславия. Это был род нетипичного почитания любви, считавшейся развлечением, и любви чистой, то есть «очищенной» от супружеских сантиментов, поскольку брак и страсть для южанина были несовместимы начиная с тринадцатого столетия. Склонность лангедокцев к проституткам — явление того же порядка, но еще более нетипичное. Роль лангедокских проституток — общественную и даже семейную — нельзя недооценивать. Они утешают, дают советы и часто в конце концов становятся законными женами своих клиентов.

Ныне благодаря закрытию maisorts closes[333], сексуальной свободе в отношениях между молодыми людьми, существующей под видом «товарищеских отношений», эмансипации девушек, раннему вступлению в брак,— нравы переменились, и старые идеи о делении любви на категории отмирают. Тем не менее на представления о женщинах и любви молодежь Лангедока по-прежнему смотрит как на великолепные мифы, скрывающие окутанный тайной идеал. Им по-прежнему нужна любовь в ее истинном смысле, они по-прежнему стремятся очистить ее и уберечь от «мерзкой» реальности. Любопытно, что, хотя лангедокцы всегда подвергали любовь такому скрупулезному анализу, — ни воплотить ее в жизнь в полной мере, ни даже думать о ней иначе как о чем-то чрезвычайно далеком от реальности у них никогда не получалось».

Будучи уверенной, что к молодым жителям Нормандии, например, нельзя отнести вышеприведенные слова о донжуанстве и хвастовстве, я, тем не менее, склонна полагать, что черты любви-развлечения или любви-объекта анализа с последующим отделением интеллектуальных идей от поведения в реальной жизни, окружающая любовь атмосфера неестественности весьма характерны для большинства французов (но, разумеется, не только для них одних). В национальной атмосфере, все еще перенасыщенной сексуальностью, несмотря на появление более пуританских течений, страсть заканчивается драмой, а адюльтер сворачивает в наезженную колею любви-комедии, если к нему относятся слишком серьезно или чересчур легкомысленно. Любовь, которая считается запретным развлечением, обладает особой притягательностью для романского темперамента, находящего удовольствие в нарушении законов всякого рода, не только из удовольствия кого-то надуть, но и чтобы поупражнять свою изобретательность и впоследствии похвастаться своим успехом. Однако в наши дни, когда темп жизни нарастает и ширится круг интересов и мужчин, и женщин,— у людей стало меньше времени на пустое волокитство, бывшее на протяжении многих столетий прерогативой располагавших досугом людей.

С другой стороны, экономический хаос положил конец обожествлению денег, которые всегда считались превыше чувств. Кроме того, в данный момент еще один, вероятно временный, фактор играет на руку Купидону — это общее чувство беспомощности и неуверенности среди молодежи, которая, похоже, не верит в свою возможность повлиять на события в мире или изменить их ход. Хаос может начаться рядом, за поворотом, и они отчаянно цепляются друг за друга и за прочную любовь как за единственный спасательный круг. Любовь может подняться из развалин обновленной.