Любовь и французы - [101]

«В прошлый четверг, в одиннадцать часов утра, я пришел к мадемуазель Менар с письмом от месье Бомарше. Я сел в кресло в ногах ее постели, и она начала плакать и рассказывать, какие ужасные вещи говорил герцог о месье Бомарше. Внезапно в комнату вошел сам герцог. Я встал, чтобы уступить ему мое место. “Я плачу,— сказала мадемуазель Менар,— и я попросила месье Гудэна убедить месье Бомарше опровергнуть те смехотворные обвинения, которые вы против него выдвинули”.— “А какая в этом необходимость? — воскликнул герцог.— Какая может быть необходимость защищать себя такой каналье, как Бомарше?” Мадемуазель Менар отвечала, шмыгая носом: “Он — дворянин”.— “Ха, тогда я его люблю! — поднимаясь со стула, вскричал герцог.— Вы меня позорите. Я буду драться с ним на дуэли”. Все, кто был в комнате: подруга мадемуазель Менар, служанка и дочь мадемуазель (которую она родила от герцога) испустили громкий крик. Мадемуазель Менар соскочила с постели, я бросился вслед за герцогом, который захлопнул передо мной дверь. Я побежал назад, чтобы успокоить женщин, а затем — в дом Бомарше, решив любой ценой предотвратить поединок. На улице Дофины возле площади Бюсси мне попалась навстречу карета моего хозяина. Взобравшись на подножку, я сказал: “Герцог вас ищет, он хочет с вами драться. Поедемте со мной домой, и я вам расскажу, что случилось”.— “Невозможно,— ответил Бомарше,—я должен председательствовать на заседании Capitainerie[216]”. (В числе постов, которые он занимал при Людовике XV, была и должность capitaine[217], в обязанности которого входило разбирать нарушения законов об охоте, совершенные в королевских владениях в окрестностях Парижа.)

Бомарше поехал своей дорогой, а я повернул обратно, собираясь идти домой. Я намеревался перейти Новый мост, когда почувствовал, что кто-то ухватил меня за фалды камзола так резко, что я повалился назад — в объятия герцога де Шольна! Герцог — крепкий мужчина, сильнее меня, он схватил меня, как ястреб, бросил в свою карету и приказал кучеру ехать к дому Бомарше на улице Конде. “По какому праву вы, вечно толкующий о свободе, дерзаете покушаться на мою свободу?” — спросил я его, дрожа от гнева. Де Шольн бессовестно ответил: “По праву сильнейшего. Сейчас вы отведете меня к Бомарше или...” Я возражал: “Но у меня нет оружия!” — “Не беспокойтесь, я только убью Бомарше; и когда я всажу в него свою шпагу и вырву зубами его сердце, Менар сможет делать все что ей заблагорассудится”. (Каждую фразу он сопровождал ужасной руганью, которую я здесь повторять не буду.) Затем он принялся меня бить. Я пытался ударить его по лицу, он сорвал с меня парик; я закричал “караул!”; вокруг нашей кареты начали собираться любопытные. Когда мы наконец добрались до дома Бомарше, герцог выскочил из кареты и постучал в дверь. Я слышал, как слуги отвечали ему, что Бомарше в Tribunal de la Capitainerie^{192}, тогда я сбежал оттуда и направился домой кружным путем, опасаясь, что он вздумает меня преследовать».

Продолжение этой истории описано самим Бомарше. Он торжественно судил браконьеров, охотившихся на кроликов, когда в зал суда ворвался разъяренный герцог. «Вид у герцога был самый свирепый, какой только можно вообразить; он подошел ко мне, крича, что у него для меня срочное сообщение и что он желает, чтобы я пошел с ним немедленно. “Я не могу этого сделать, господин герцог, мой общественный долг велит мне сначала закончить исполнение моих обязанностей”. Я хотел, чтобы ему подали стул, но он отказался и продолжал оскорблять меня. Публика начала шептаться и выказывать удивление его тоном. Тогда, на минуту прервав заседание, я пригласил его в соседнюю комнату, где он на сочном языке Галле[218] сказал мне, что желает убить меня на месте, вырвать мое сердце и напиться моей крови, которой он жаждет. Я спросил: “Это все? Тогда сперва — дело, а потом — забава”,— и сделал попытку вернуться в зал суда, но он остановил меня, проскрежетав, что на глазах у всех выцарапает мне глаза, если я сейчас же не пойду с ним драться. Я сказал: “Если вы будете настолько безумны, что попытаетесь привести в исполнение эти абсурдные намерения, вы проиграете”. Затем я вернулся в зал суда и подал ему стул, но он по-прежнему отказывался сесть, а вместо этого принялся расхаживать по залу, громко спрашивая у всех: “Ну скоро ли это кончится?”

Потом герцог отвел в сторону господина де Маркувиля, одного из чиновников, и сказал ему, что ждет, когда я освобожусь, чтобы драться со мной. Маркувиль вернулся на свое место с мрачным видом. Я сделал ему знак молчать, но вскоре заметил, что он шепчется с инспектором по выдаче разрешений на охоту, господином де Вэнтрэ. Я снова сделал им знак, чтобы они замолчали, и продолжил заседание.

Когда оно закончилось, я переоделся в городское платье и подошел к герцогу, чтобы спросить, чем я мог оскорбить его светлость, когда полгода его не видел. “Никаких объяснений, в них нет надобности,— грубо бросил он мне в ответ.— Драться, и баста!” — “Позвольте мне хотя бы заехать домой за шпагой!” — “Нет, мы возьмем шпагу у господина де Тюрпэна, я все равно собираюсь пригласить его в секунданты”,— бросил он и прыгнул в мою карету прежде меня. Когда мы приехали, граф де Тюрпэн собирался уезжать и сказал, что освободится только в четыре часа пополудни (несомненно, он таким образом хотел дать герцогу время успокоиться). Граф уехал, а герцог предложил мне дожидаться четырех часов у него. Я отказался и приказал кучеру везти меня домой. “Если вы выйдете из кареты, я пришпилю вас к дверям вашего дома”,— сказал де Шольн, не переставая оскорблять меня всю дорогу.