Любивший Мату Хари - [77]

   — Но Крамер намеревался платить вовсе не за меха, верно?

   — Намерения Крамера к делу не относятся. Я не германская шпионка.

   — Нет, мадам. Полагаю, что нет. Однако немцы этого не знают. — Он замолк, чтобы прикурить, вновь оставив в воздухе едкую вонь. — Вот моё предложение, мадам. Возвращайтесь в Амстердам. Развивайте отношения с Карлом Крамером. Разузнайте для меня две-три мелочи, и я заплачу вам пятьдесят тысяч франков. Ну, что скажете на это?

   — Скажу, что взяла деньги у Крамера и ничего не дала ему взамен. Он едва ли поверит...

   — О, но я могу заставить его поверить вам. Я могу заставить его поверить, что двадцать тысяч франков — лучшее вложение, сделанное им в нынешнем году. И раз вы приобрели его доверие, мы вместе сможем сотворить чудеса.

Она схватила со стола авторучку, ту самую авторучку, которую накануне вертел в руках Ладу.

   — Я не совсем уверена, что готова вернуться в Амстердам, капитан. Я только начала наслаждаться Парижем.

   — Парижа может и не быть, если только прелестная и талантливая молодая женщина, подобная вам, не поможет нам сокрушить в этом мире Карлов Крамеров. Во всяком случае, я думаю, что на всё потребуется не больше месяца или двух... вы, несомненно, сможете уделить около месяца вашего времени для спасения Франции, особенно Парижа, который вы так обожаете.

   — Я подумаю об этом.

   — Конечно.

Её трагедия, скажет нам Грей, заключалась в том, что она всё ещё верила, будто мужчины воспринимают её всерьёз. Её и её слова. Ко времени возвращения Маргареты в свой номер в «Гранд-отеле» (она не могла позволить себе более одной комнаты) Ладу уже отправил Данбару телеграмму, сообщавшую, что германский агент Мата Хари скоро окажется в его руках. И к тому времени, как она вернулась в его кабинет на бульваре Сен-Жермен, нескольким агентам приказали подготовиться к её прибытию.

Тем не менее Маргарета в те дни ещё верила в себя, верила во Францию, которую она по-настоящему любила. В общем, она провела три недели, готовясь к своей «миссии за границей». Она обедала с несколькими старыми друзьями из аристократического мира. Обедала с Жюлем Камбоном. Она телеграфировала своему, теперь уже бывшему, любовнику в Гааге и в конце концов выманила у него дополнительно ещё пять тысяч франков.

Затем она уехала, неторопливо проследовав в Испанию с грудой багажа и билетом до Нидерландов... В Мадриде, скажут позднее, она отправила на дно, по меньшей мере, два корабля союзников, в то время как в Виго, скажут те же, она подвергла неминуемой опасности британское наступление на Сомме. На самом деле она проводила своё время так, как проводила всегда. Она обедала с полезными господами. Она танцевала в доме испанского промышленника. Позировала местному фотографу, оставив нам ещё три этюда «ню». Всё это показывает, сколь страстно она хотела и любила быть на виду; не могла жить без того, чтобы ею не восхищались, не желали и, в конце концов, не признавали.

Часть IV ПОСЛЕДНИЙ ГОД

Глава двадцать третья

Сомма — спокойная река. Она кружит среди невыразительных берегов, заросших низким кустарником и клочковатой травой. Между меловых холмов протянулась ровная и широкая долина. Почва мягкая и ненадёжная. Ход жизни здесь всегда был нетороплив, с ежегодным сбором урожая сахарной свёклы и картофеля. Сельская местность довольно скучна на взгляд путешественника или солдата, который следует по дороге, построенной римлянами, севернее линий окопов.

Более пятидесяти кладбищ хранят память о мёртвых британцах. Почти все они содержатся безупречно Имперской комиссией воинских могил и расположены географически там, где полегли батальоны. Например, напротив Бомонт Гамеля разбит круглый сад, посвящённый 1-му Ньюфаундлендскому, погибшему через несколько минут после того, как покинул окопы. Над долиной Анкр вдоль заболоченной местности высятся несколько монументов, посвящённых Ульстерской дивизии. Особый интерес представляет бронзовый мемориал возле Ля-Буазеля, где Николас Грей с четырьмя батальонами тайнсайдских ирландцев пошёл в наступление и попал в странную и, как оказалось, бессмысленную резню.

В здешней битве[46] было восемь разных периодов, но когда Грей будет позднее говорить о Сомме, он в основном станет ссылаться на то первое июльское утро — шестьдесят тысяч убитых британцев, цвет империи. Его свидетельство пристрастно, как и любое другое. После внешне впечатляющего, но бессмысленного обстрела (бессмысленного потому, что взрыватель в снаряды ввинчивался так, что взрыв происходил сразу при столкновении, а не под землёй, где затаились германцы) он повёл два взвода на травянистые склоны. Они шли, потому что им приказали идти. Они несли свои винтовки слева, потому что им приказали так делать. Порой их загоняло в воронки от снарядов, но ряды оставались почти ровными на протяжении долгих изгибов пятнадцатимильного фронта. Первые признаки обороны казались такими безобидными: мягкое «так-так-так» в тысяче ярдов впереди. О солдатах, которые опускались на колени, думали, что они подбирают сувениры (особой популярностью пользовались снарядные гильзы). Но германская пулемётная тактика к тому времени удивительно усложнилась. Солдаты их расчётов уподобились искусным техникам, оперирующим высокоточными приборами. Работая с предопределённой механизированной меткостью, установленной при помощи винтов горизонтального прицела, они выкашивали британские ряды, как полосы пшеницы.