Любивший Мату Хари - [32]

Шрифт
Интервал

   — Вы не голодны... хотите что-нибудь поесть?

   — Нет, не голоден и не продрог. Просто устал.

В буфете стояла бутылка виски, к которой не прикасались годами. Грей налил ещё два стакана, не спрашивая, и сказал:

   — Я могу устроить вам постель на диване.

Данбар отказался:

   — Не устал, это не то ощущение... — Затем, отвернувшись от окна: — Вы знаете, самое смешное, что я не оставлял её. Даже в самом конце. Она оставила меня. Попросту убежала с другим мужчиной. Что всегда, полагаю я, анекдотично.

В другом углу комнаты у Грея дрогнул стакан в руке. Ему не хватало воздуха, но слишком холодно, чтобы открыть окно.

   — Это произошло в Вене, — внезапно сказал Данбар. — Во второй приезд после Праги. Было довольно спокойно какое-то время. Но однажды вечером она внезапно появилась с этим капитаном, немцем, которого она называла Руди, это имя, я полагаю, принадлежит и её первому мужу, не так ли?

Грей кивнул.

   — Да, её мужа звали Руди.

   — Ну, сначала я о нём ничего не знал. То есть как если бы его и не было. Но затем на меня сошло озарение, что на этот раз всё по-другому. Это надолго. — Он перевёл взгляд с раннего рисунка мелком на другой, осыпавшийся набросок углём. — Это интересно. Тоже новый?

Грей промямлил что-то. Его горло внезапно пересохло, дыхание перехватило.

   — Вы когда-нибудь встречались с ним?

   — Хм-м?

   — С немцем. Вы когда-нибудь встречались с ним?

Данбар, казалось, не мог отвести взгляда от рисунка углём.

   — Обедал с ними. Обоими. Хотя и не слишком весело. Видите ли, у Маргареты болела голова. А этот Руди не пьёт или, по крайней мере, делает вид. Я, кажется, припоминаю, что они говорили о лошадях... А утром они ушли. Всё ушло. Хотите посмотреть на её прощальную записку?

Грей не ответил, даже не поставил стакан, хотя он был пуст... всё ушло, словно Зелле...

   — Как он выглядит?

Данбар повернулся:

   — Вы имеете в виду немца?

   — Да, как он выглядит?

   — Не знаю... сдержанный.

   — Он говорит по-английски?

   — Да.

   — И по-французски?

   — Да.

   — Свободно? И по-английски и по-французски свободно?

   — Николас, я не уверен...

   — Свободно?

Данбар сделал шаг назад, потом ещё один:

   — Да, теперь, когда вы упомянули об этом, я полагаю, что свободно. Но я боюсь, что я....

   — И его фамилия Шпанглер? Рудольф Шпанглер?

   — Да, но как...

   — Потому что я знаю его. Знаю о нём... давным-давно.

Ночь не вернулась к обычному своему течению, и если бы они могли забыть те свои разговоры, то никогда уж не забыли бы бури. Она разразилась где-то вверху, выше дождя, прямо над городом. К рассвету отдалённые улицы были захламлены обломками, маленькие садики превратились в руины.


В день, совсем близкий к зиме, Данбар наконец возвращался в Англию. С водяных насосов свисали сосульки, в воздухе плыло дыхание ждущих лошадей. На вокзале тоже было очень холодно, и это, казалось, сдерживало разговор.

Они спокойно поговорили о Зелле, пока ожидали поезда в кофейне. Данбар был под впечатлением определённых теорий того времени, исследующих истерию, особенно у женщин. «Почитайте Фрейда, — сказал он, — почитайте кого угодно. Эта женщина — классический пример. Венера с тенденциями Медузы». Прощаясь на платформе, они вяло обменялись «до свидания».

После отъезда Данбара Грей провёл по крайней мере час за столиком с пивом, глядя на паровозы. Наконец он присоединился к сошедшей с поездов толпе и отправился искать чего-нибудь спиртного. По возвращении к себе он занялся мелкими делами... мытьём тарелок, выбрасыванием пустых бутылок. Сорвал со стены портреты Зелле и уложил их в ящик со всеми остальными её проклятыми реликвиями... включая тот набросок со Шпанглера.

Было поздно, когда он потушил лампы, слишком поздно, он устал, и в голове у него крутилось несколько случайных мыслей: Шпанглер вернулся так, как, возможно, однажды вернётся Данбар, так, как в конечном счёте возвратятся другие, которых она даже не вспомнит. Они придут, когда она меньше всего будет ожидать их, требуя возмездия; и даже, если возможно будет пристрелить их всех, придут их призраки так, как продолжает приходить к нему время от времени тёмными ночами призрак Михарда.

Глава десятая


Подобно другим агентам немецкой разведки в годы её формирования, Рудольф Шпанглер всегда будет оставаться неясной фигурой. Нет никаких сведений о целых десятилетиях его жизни, и даже его имя внушает сомнения. Поскольку он обычно менял свою внешность, нельзя полагаться и на несколько существующих фотографий.

Всё, что известно о его ранних годах, это что он родился в семье со средним достатком, где-то к северу от Бремена. Его отец был неудачливым коммерсантом и, по-видимому, алкоголиком. Мать болела чахоткой. Он стал военным в молодые годы, кажется, проявил себя в одной из германских колониальных войн. Хотя нет указаний, где и когда его посвятили в секретный мир, вполне вероятно, что он был одним из уцелевших протеже знаменитого Вильгельма Штибера[21], бисмарковского «князя Лис».

Несмотря на незнатное происхождение, он был светским, хорошо образованным человеком. По словам Маты Хари, он являлся несомненно привлекательным мужчиной. Светлые волосы. Серо-голубые глаза. Тонкий, но мускулистый и выше шести футов. Звание его осталось неизвестным, но обычно он носил форму баварского кавалерийского офицера и, говорят, был отличным наездником и охотником, с соответствующими правами во всех лучших имениях.


Рекомендуем почитать
Мрак

Повесть «Мрак» известного сербского политика Александра Вулина являет собой образец остросоциального произведения, в котором через призму простых человеческих судеб рассматривается история современных Балкан: распад Югославии, экономический и политический крах системы, военный конфликт в Косово. Повествование представляет собой серию монологов, которые сюжетно и тематически составляют целостное полотно, описывающее жизнь в Сербии в эпоху перемен. Динамичный, часто меняющийся, иногда резкий, иногда сентиментальный, но очень правдивый разговор – главное достоинство повести, которая предназначена для тех, кого интересует история современной Сербии, а также для широкого круга читателей.


История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.


Дакия Молдова

В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.


Странный век Фредерика Декарта

Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.


Лонгборн

Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.


Сердце Льва

В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.